Архитектор его величества - [33]
Нет никакого сомнения, что его величество справедливо гневается из-за гибели Арнульфа из Кесарии и его слуг. Но хотелось бы, чтобы христианнейший император Фридрих понял, что смерть доблестных тамплиеров имела место лишь из-за несчастного стечения обстоятельств, и не изменил своего решения установить тесные дружеские и союзнические отношения с русскими князьями — ранее с Георгием Долгоруким, теперь с его сыном Андреем. Я глубоко скорблю о безвременной смерти тамплиеров, неустанно молюсь за упокой их душ, но полагаю, что мы вправе предъявлять претензии по поводу их гибели прежде всего к злокозненному предателю Радко Хотеновичу: я подробно писал в одном из предыдущих писем, что после его гнусного доноса основания для обвинения наличествовали. К тому же судебный поединок проводился справедливо, бойцы были поставлены в равные условия, и отважный рыцарь Арнульф из Кесарии пал в честном бою.
«О мертвых или хорошо, или ничего», но все же, по моему скромному мнению, источником бед и корнем зла была самонадеянность покойного рыцаря Арнульфа, который должен был при получении известия о смене власти в Новгороде остановиться на Неве и никуда не двигаться, пока русские послы не переговорят с новым новгородским князем и не обеспечат безопасный проезд. Он же по собственной инициативе и под собственную ответственность настоял на том, чтобы мы выдали себя за купцов. Это было не только недостойно благородных дворян, но и смертельно опасно.
Поэтому прошу его императорское величество благосклонно принять посла, которого пришлет князь Андрей Георгиевич. Тот же посол доставит тебе, любезный мой земляк Конрад, сие письмо.
Да хранит тебя всемогущий Господь бесчисленные годы. Аминь.
Искренне твой, вечно любящий тебя и всей душою преданный тебе Готлиб-Иоганн
ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ
[номер по описи Венской библиотеки: XII-34-5836/В-X]
ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННОМУ СИЯТЕЛЬСТВУ КОНРАДУ, АРХИЕПИСКОПУ ВОРМССКОМУ, В МИРУ ГРАФУ ФОН ШТАЙНБАХУ, ОТ ГОТЛИБА-ИОГАННА, В МИРУ БАРОНА ФОН РОЗЕНАУ, БОЖИЕЙ МИЛОСТЬЮ НАСТОЯТЕЛЯ АББАТСТВА СВЯТОГО АПОСТОЛА ПАВЛА В ВОРМСЕ
ПИСАНО В ГОРОДЕ ВЛАДИМИРЕ В ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ ДЕНЬ ФЕВРАЛЯ 1158 ГОДА ОТ Р. X.
Наконец-то, любезный мой земляк, я занимаюсь тем делом, в котором, да простит меня Господь за нескромность, подлинно искусен: храмозданием. Мне созданы прекрасные условия для жизни и работы, под мастерскую выделен большой терем недалеко от владимирского епископского двора, и в том же тереме на втором этаже — мои покои. Предоставлены все необходимые слуги, даже в большем количестве, нежели я имел в Вормсе, и в целом со мною все хорошо, слава всемогущему Господу и Святой Деве Марии.
Мне даже кажется, что к архитекторам, строящим Божьи храмы, на Руси вообще относятся с большим благоговением, чем в нашей Священной Римской империи. Такое отношение, если не благоговейное, то просто дружелюбное, я чувствую все время, особенно после Светлого Рождества Христова, когда я сослуживал Феодору в литургии Василия Великого. Кстати, с тех пор подобное повторялось не раз, и я служу вместе с Феодором по всем церковным праздникам. Правда, я до сих пор не ведаю, благосклонно ли ты к сему отнесешься, но, как говорят в нашей родной Верхней Франконии, за семь ошибок ответ один.
Свою аббатскую ермолку я уже не снимаю при входе ни в один храм, и это не встречает противодействия здешних священников. Впрочем, я всегда готов ее снять и спрятать за пояс, но пока что меня об этом не попросили ни разу. Думаю, такая единодушная веротерпимость вызвана каким-то неведомым мне распоряжением Феодора, ибо я не верю, что во всем Владимире не нашлось ни одного священника, недовольного нахождением в храме католического прелата, еще и в головном уборе.
С моей ермолкою связано и забавное прозвище, полученное мною среди здешнего народа. Дело в том, что она похожа на скуфьи, которые носят монахи византийской церкви, которых здесь из-за этого часто называют «скуфейниками». А меня, поскольку я иноземец, за глаза прозвали то ли на немецкий, то ли на французский лад — «Скуфер», произносят и «Скуфир», и «Куфир»[59]. В глаза меня называют по-всякому — и «мастером», и «бароном», и «аббатом», и даже «отцом» — так здесь титулуют священников, а вот прозвище «Куфир» я впервые услышал после чудесного избавления от страшной опасности, о чем поведаю тебе чуть позже.
Вначале же поделюсь с тобою некоторыми своими впечатлениями от бесед с Феодором, могущих иметь значение для миссионерской работы нашей Святой Церкви на Руси.
Краткая предыстория такова. Изяслав Мстиславич, главный противник Георгия Долгорукого, в бытность свою великим князем Киевским поставил на русскую митрополичью кафедру Климента Смолятича. Долгорукий, став великим князем после смерти Изяслава, немедленно сместил Климента и пригласил из Константинополя нового митрополита, грека по имени Константин. Тот, прибыв в Киев, столь же немедленно сместил Нестора, епископа Суздальской земли, поставленного в свое время Климентом.
После смерти Георгия митрополит Константин был вынужден удалиться от дел из-за начавшихся в Киеве княжеских междоусобиц и не успел назначить нового ростовского епископа. Позволь уточнить, что во времена Владимира Мономаха и Георгия Долгорукого епископы Суздальского княжества жили в Ростове, поэтому их обычно зовут ростовскими.
