Арье «Баал-Гуф» - [10]

На этот раз битва оказалась жестокой. Вызвали пристава, пришли два врача, перевязали раненых, составили протокол, записали свидетелей, и война, как и следовало ожидать, кончилась. Однако по домам не разошлись. Все остались торжественно праздновать победу. Победителем оказался Арье. Доски, послужившие причиной раздора и снова водруженные на телегу, в конце концов достались ему по двойной цене. В сопровождении радостно гудящей толпы возчиков телега подъехала к его двору на зависть Алтеру Курице и его сыновьям. Вот когда истинный почет выпал Арье! Такие мгновения ему дороже всех в жизни.

Победа прибавила чести и товару, купленному с риском для жизни: все балагулы приняли ревностное участие в разгрузке и укладывании досок. А Арье выделил им особое свободное место в стороне от нагроможденных во дворе бревен и балок.

VIII

Делом Арье, которому предан он был всей душой, занимались трое сыновей его: Шепл, Зелиг и Мойше. Шепл, рослый юноша, весь в отца, был его правой рукой в завоевании рынка и в нужный момент первый вступал в драку. Зелиг, в котором было что-то от животной покорности матери и простоты отца, по натуре тихий и нерешительный, заведовал внутренним распорядком двора, разгрузкой и погрузкой материалов. Последний сын, любимчик родителей, Мойше, подражавший во всем младшему сыну Лампедрицкого, которому Арье ссужал деньги, вел переговоры с «панами», имевшими обыкновение покупать у Арье в кредит. Таких покупателей Арье особенно любил: они никогда не тряслись над копейкой и подолгу не торговались. K чему это им? Ведь они берут в кредит. И еще радовался Арье, потому что покупка являлась своего рода займом — пан давал вексель и, следовательно, как бы брал взаймы, а пан-должник гораздо лучше десяти кацапов. Судьба этих панов была целиком в руках младшего отпрыска Арье, Мойше. Недаром ведь он говорит по-польски, играет на флейте, носит синие очки и закручивает усы так, что они похожи на двух пиявок, сцепившихся задранными хвостами, — точь в точь, как у молодого Лампедрицкого. Человека, обладающего всеми этими достоинствами, ожидает, по мнению Арье, блестящая будущность, поэтому он называет сына «кандидатом». «Мой кандидат, — говорить Арье о Мойше, — вчера виделся с губернатором и сказал ему…» Или: «Мой кандидат вчера в театре ругал полицеймейстера за то, что он не смотрит за…» Или: «Сегодня вечером мой кандидат приглашен на бал к генералу Тимофееву». Хане же не нравится это имя, и у нее есть другое, которое лучше определяет аристократизм Мойше. «Мой Мойше, — говорит Хана, — сделан совсем из другого теста и нисколько не похож на нас. Мой Мойше совсем панич, и все барышни влюблены в него. Мой Мойше — агент». Агент, по ее мнению, есть наивысшая ступень аристократизма. «Разве и этот тоже агент?» — говорит она презрительно, увидев, что кто-либо нарядился в несоответствующий, на ее взгляд, костюм или носит синие очки на неподобающем для этого носу. В похвалах остальным двум сыновьям она куда менее красноречива и определяет их коротко: «Шепл — это Арье со всеми его повадками, а Зелиг, чистая душа, весь в мать».

Вот эти трое и делили между собой все заботы о дровяном складе.

Кроме переговоров с панами, которые всецело были возложены на кандидата, или агента, Арье доверил ему еще одно дело — письмо. В этой области Мойше был в семье единственным сведущим человеком, и когда Арье случалась необходимость подписать какую-нибудь бумагу или документ, это поручалось Мойше, и тот добросовестно исполнял это за отца, под его непосредственным наблюдением и контролем.

— Иди-ка сюда, кандидат, — зовет Арье, надевая очки и раскладывая на столе бумагу, которую следует подписать. — Иди-ка, покажи свое умение. Садись и поставь мою подпись, да как следует.

Мойше садится за стол, берет перо и начинает быстро размахивать им, как заправский писец, ожидая отцовских распоряжений.

— Пиши осторожно, как я скажу. Подожди, я буду диктовать. — И Арье диктует.

— Раньше всего поставь большой «алеф».[11] — И «алеф» благополучно водружается на место.

Теперь всади туда «рейш». Слышишь: «рррейш», а не «рейш»… Арье всегда произносит звук «р» резко и отчетливо и любит, чтоб так же и писалось. Посажен на место и «рррейш».

— Теперь обмокни перо и брось туда маленький «йуд». — Бросается и «йуд».

— Теперь поставь там «хей» и прочти, что ты написал, — заканчивает Арье. «Хей» ставится на место, и Мойше читает написанное по буквам: А-рь-е.

Помимо этого не было надобности в искусстве кандидата, как будто грамота только и создана для подписи. Пользу последней признает и Арье. Подпись — это нечто такое, что в мире необходимо, потому что без подписи нет векселей, нет должников, нет процентов, нет кацапов, нет панов — все рушится, и куда же денется Арье? И, действительно, какое это великолепное изобретение — подпись. «Вот, например, господин Лампедрицкий, человек основательный, высокий и дородный, с солидным брюшком и прекрасными усами. Да вдобавок человек благородного происхождения, потомок старинного графского рода, вообще человек с большим гонором. И вот, когда такой господин является ко мне одолжить что-либо, я беру клочок бумаги, на котором написано сверху: „вексельная бумага на тысячу рублей серебром“, и еще так: „1000 рублей“, и говорю ему: „Ясновельможный пан, утруди-ка, пожалуйста, свою почтенную особу и растянись-ка во всю длину на этом листке бумаги“. И этот важный и почтенный господин растягивается. И с этого момента он целиком в моих руках. Я беру листок, на котором лежит господин Лампедрицкий, складываю его и раскладываю, мну и комкаю, как хочу. Эти грозные и суровые господа становятся мягкими и гибкими, как воск, как только вытягиваются на листке бумаги. Весь гонор проходит. Мни, сколько твоей душе угодно. После этого я опускаю почтенного господина Лампедрицкого в карман, в одну кучу с остальными подобными господами — и тут ему и крышка. Как только господин Лампедрицкий лежит в сундучке, скорчившись, словно в материнской утробе, с этого момента верхняя строка векселя делается все больше и больше, а господин Лампедрицкий в нижней строке — все меньше именьше! А кто тому причиной? Подпись!» Так рассуждал Арье сам с собою, испытывая при этом громадное наслаждение и мечтая, как он поймает этого важного Лампедрицкого, словно муху, и будет им забавляться.