Арджуманд. Великая история великой любви - [19]

» Каутильи[32]. Этот индус хорошо написал об обязанностях принца… Что бы я ни делал, сын мой, я прежде всего думаю о том, будет ли это благоприятно для нашей страны, какие последствия для империи будет иметь тот или иной шаг. Когда ты взойдешь на престол, ты будешь думать так же. Поэтому на вопрос об этой девушке, Арджуманд, я вынужден ответить тебе не как любящий отец… Я вынужден взвесить все с точки зрения правителя, взирающего на наследного принца. Наши жизни, сын мой, не принадлежат нам. Может ли женитьба на Арджуманд способствовать укреплению империю? Поразмысли об этом!

Мое сердце упало. В полном отчаянии, уже ни на что не надеясь, я быстро произнес:

— Этот брак сделает меня счастливым.

— Ах ты, бадмаш, да ты меня не слушал! — Отец легонько шлепнул меня. — Сделает тебя счастливым! Я же сказал: наша жизнь нам не принадлежит. Это крестьянин может сказать: «Сделаю так», и делает. Но если Шах-Джахан говорит: «Я поступаю так потому, что это сделает меня счастливым», его поступок не может не оказать влияния на будущее нашей страны. Что принесет нам эта Арджуманд? Богатство? Власть? Выгодный альянс? Расширение границ империи? Поможет ли женитьба на ней превратить неприятеля в союзника? Если на эти вопросы у тебя найдется положительный ответ, то да, ты получишь согласие на брак.

Глаза отца, хотя и были по-прежнему добрые, властно блеснули.

— Ты и так знаешь ответ на все эти вопросы… — потерянно сказал я.

— Тогда дело решено. — Отец обнял меня; в его дыхании чувствовался запах вина. — Заключив брак в интересах империи, бери ее второй женой, если не разлюбишь к тому времени. Ты молод, забудешь еще о своей страсти.

— Но я хочу, чтобы она была первой и единственной женой, — начал я. — И я не стану…

Брови отца сдвинулись:

— В моем присутствии подобный тон не допустим, сын! Ты обязан повиноваться мне. Хочешь любви? Наслаждайся телами женщин. Их множество к твоим услугам. Выбирай любых, и перестань думать об этой девчонке! Теперь ступай, я устал.

— Отец, умоляю…

— Иди.

Я увидел, что он начинает выходить из себя.

Уже на пороге отец окликнул меня:

— Я выбрал для тебя жену, Хуррам…

Выбрал? Я не счел нужным задержаться, чтобы узнать, на ком он остановил свой выбор.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Тадж-Махал 1043/1633 год

Мурти страдал от горького разочарования. Он смотрел на жену, чье лицо было освещено тусклым светом лампы. Маленькая глиняная коптилка, наполненная маслом; опущенный в масло фитиль из скрученных нитей еле выступал над краем… Мурти вздохнул, от чего огонек затрепетал и по стенам заплясали тени. Сита вся блестела от пота, старенькое сари обтягивало ее хрупкое тело так, будто она окунулась в реку. Рядом с ней сидела на корточках жена соседа, Лакшми, держа на руках новорожденного младенца. Ребенок и Сита спали. Мурти тихонько вышел и присел у входа.

Ему так хотелось сына… Каждый день на заре он молился о том, чтобы ребенок был мужского пола. До Гопи у него были еще сыновья: один умер при рождении, второй едва дотянул до восьми месяцев.

— Рама, Рама, — шептал он, — почему ты вешаешь на меня эту обузу, девчонку? На что она мне? Сыновей — вот чего я просил. Сыновей, которые выучатся моему ремеслу и позаботятся обо мне, когда я состарюсь. Одного недостаточно…

Мурти взглянул на Гопи, игравшего в гилли-данду с друзьями, поднялся и пошел к лавчонке на углу кривой улочки. Несколько мужчин у входа попивали арак из глиняных чашек, сидя на корточках. Стихийно возникший городок расползался с каждым днем. Теперь здесь встречались и кирпичные дома, построенные для чиновников. В четырех зданиях побольше расположились конторы — там руководили строительством и решали другие важные вопросы. Городок получил название — Мумтазабад.

Отхлебнув крепкого арака, Мурти уселся в стороне от остальных. Грубые рабочие, через слово отпускавшие непристойности, хотели только одного — напиться и забыть о своих бедах. Уроженцы Пенджаба, они были крепче его и выше ростом. В городке Мурти, чувствовал себя одиноким. Правда, он обнаружил здесь две семьи земляков, говоривших на языке телугу[33]. Они были из другой касты, но все же напоминали о доме. Глава одной семьи был резчик по мрамору, другой — каменщик. В отличие от Мурти они по собственной воле проделали долгий путь на север в надежде найти работу. Были здесь и тамилы, были и наиры[34], и хотя они с трудом могли объясняться между собой, все же у них возникало ощущение какого-то, пусть и отдаленного, родства.

Все они уже нашли работу, кроме Мурти. Это тревожило его. Каждый день, отстояв в очереди несколько часов, он получал скудное вспомоществование. На все вопросы ему неизменно отвечали: жди. Другие мужчины, не занятые в строительстве, не получали ничего. За что же платят мне? — часто думал Мурти и не находил ответа. Он не решался обратиться к писцу, опасаясь, что недоразумение раскроется и платить перестанут.

Скудные деньги в семью приносила Сита. Родив, она вернулась на работы на другой же день, прихватив с собой ребенка. Вместе с тысячами других мужчин и женщин, она меняла русло реки. Зачем нужно было его менять, не знал никто, но им приказали делать это, и они делали. Река протекала на значительном расстоянии от места возведения памятника и ближе к крепости делала изгиб. Мужчины копали русло, чтобы приблизить реку к мавзолею, а женщины таскали землю в плетеных корзинках и высыпали ее в воду. За женщинами следили, делать передышки им не разрешалось. Дамба, перегораживающая реку, постепенно росла. Работы не прекращались даже ночью, но жалованье платили исправно, и Сита стала привыкать к такой жизни.