Ardis. Американская мечта о русской литературе - [27]
Подобные вечера были единственной доступной коммуникационной платформой советской интеллигенции. Обмен мнениями, передача важной информации, распространение самиздата и тамиздата, встречи с интересными людьми, в том числе иностранцами, — немногие квартиры Москвы и Ленинграда, превратившиеся в такие коммуникационные узлы, заменяли либеральной интеллигенции журналы и газеты, к концу 60-х пустые и неискренние. Здесь формировалось общественное мнение, ценности и смыслы эпохи.
Cообщество, которое Профферы начинают собирать вокруг себя, состояло из четырех категорий: писательские вдовы, то есть хранители памяти своих мужей, специалисты по Булгакову, ибо Эллендея уже готовила свою диссертацию о нем, перспективные писатели и поэты, а также просто общительные люди, вводившие американцев во всё новые круги московско-ленинградского андеграунда. «Ардис» питался этими знакомствами, привязанностями и дружбами на протяжении всей своей истории.
Клубок их первоначальных связей легко распутывается: они все ведут на Черёмушкинскую улицу, в квартиру Мандельштам; остальное Профферы приобрели благодаря знакомым знакомых, а также своей энергии, любопытству и постепенно приходящей к ним славе.
На описанном выше салоне у Мандельштам Профферы знакомятся с Львом Копелевым и Раисой Орловой — ключевой парой литературно-диссидентской Москвы «Мы их полюбили, яркие смешные люди», — вспоминает Эллендея. В 1960-х Копелевы жили на улице Горького, в 1970-х перебрались на Красноармейскую, дом 21.
Улицы Черняховского и Красноармейская были в 1960–1980-е годы главным литературным районом Москвы, хотя история этой местности начинается немного раньше, со строительства ЖСК «Московский писатель» на улице Черняховского еще в 1957 году. К «Московскому» вскоре присоединится «Советский писатель», где, собственно, находилась квартира Копелевых и Татьяны Лоскутовой. Аксенов, Ахмадулина, Войнович, Искандер, Галич и многие другие — все они были соседями.
«Есть на свете немало людей, которые в жизни не видели ни одного живого писателя — пишет Войнович в «Иванькиаде», опубликованной в «Ардисе» в 1976 году. — А у нас их больше сотни. Известные, малоизвестные и неизвестные вовсе. Богатые, бедные, талантливые, самобытные, бездарные, левые, правые, средние и никакие. В прежние времена ели друг друга, теперь мирно живут под одной крышей и те, кто ел, и те, кого ели, но не доели».
Карл ехидно отмечал: «Мир русских писателей и критиков тесен и централизован, зачастую династичен и, бывает, инцестуозен… В Москве, например, сотни писателей живут в квартале кооперативных домов, специально для них построенных. Мы так и не смогли решить, усложнит ли это тесное соседство будущую историю русской литературы или сильно упростит, но факт этот надо иметь в виду»[129].
Еще в середине 1970-х Проффер обращает внимание на важную особенность литературной среды Москвы: она фактически «отрезана от реальной жизни». Из аэропортовской резервации литераторы перемещаются в дом творчества в Переделкино или другие дома отдыха, разбросанные по стране. У них свои доктора (поликлиника Литфонда находилась во дворе «Советского писателя»), свои кинотеатры, свой ресторан — Центральный дом литераторов (ЦДЛ) с роскошными залами и роскошным угощением. Более того, член Союза писателей имел право на дополнительные 20 квадратных метров под кабинет, тогда как обычный человек мог рассчитывать только на 18 (триггер сюжета «Иванькиады»). «Это советский аналог голливудской звездости, и, без сомнения, это то, ради чего многие писатели работают со всем возможным рвением», — отмечает Карл[130].
Концентрация интеллектуалов вокруг метро «Аэропорт» сильно упростила Профферам логистику их собственных контактов. Через Копелевых они получили доступ к десяткам писателей, литераторов, критиков и их потомков, живших у метро «Аэропорт», в том числе к моей мачехе Татьяне Лоскутовой, дочери писателя Михаила Лоскутова, и к Владимиру Вигилянскому, письма которого я выше цитировал, сыну писательницы Инны Варламовой.
Второй важный контакт, который Профферы получили от Надежды Яковлевны, — Иосиф Бродский. Она написала для Карла и Эллендеи рекомендательное письмо, с которым они отправились в Ленинград. Характерная деталь про «заграничность» Профферов: в Ленинград они «ехали с пастором Роджером Харрисоном на его ярко-красном «Плимуте-Барракуда», самом заметном автомобиле во всей стране»[131].
«Иосиф стал для нас таким же важным и близким другом в Ленинграде, каким была Надежда Мандельштам в Москве. В обоих случаях их квартиры служили центром, из которого всe расширяющимися кругами расходились наши знакомства с другими русскими, по большей части писателями, переводчиками и учеными», — пишет Карл[132]. Например, с писателем и литературоведом Леонидом Чертковым и его женой Татьяной Никольской, с которыми Профферы будут поддерживать отношения и в будущем. Именно Никольская была среди тех, кто указал им на поэтессу Софию Парнок, подругу Марины Цветаевой[133].
Вскоре после первой же встречи 22 апреля 1969 года Профферы поняли, «что он (Бродский.
