Апостол Павел в свете Посланий - [43]

Но, как уже говорилось: «нетленное» не возникает из «тленного». И «тайна» преображения нуждается в уточнении: «смерть уже является необходимой: «не все мы умрём, но все изменимся вдруг. Во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными и мы изменимся» (15:51), чтобы «облечься в бессмертие». «Тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою» (15:54). И апофеоз завершения: «Смерть! где твоё жало? Где твоя победа?» (15:55)

Но закон, неотъемлем от греха: «Жало же смерти – грех, а сила греха – закон» (15:56). Противоречивость ссылок на писание с греховностью никак не отделяется.

Глава производит впечатление набора значительного количества устоявшихся положений, которые Павел активно использует. Они носят явные следы литературной обработки. Готовые блоки перемежаются с фрагментами явной импровизации, в ходе диктовки Послания.

Принято, что авторство Павла здесь безусловно. А потому, присоединимся к призыву его: «Итак, братия, мои возлюбленные, всегда преуспевайте в деле Господнем, зная, что труд наш не тщетен пред господом» (15:57). И Господь разберётся и оценит вклад каждого в этот труд.

Глава 16

Следуют, без всякого перехода, перечисление поручений коринфской общине: «При сборе же для святых поступайте так, как я установил для церквей Галатийских». Т. е. контакты между церквами были достаточно стабильными.

С обычной обстоятельностью Павел излагает установленный им порядок: «В первый день недели каждый из вас отлагает у себя и сберегает сколько ему позволяет состояние, чтобы не делать сборы, когда я приду». И заканчивает распоряжения с несколько нарочитой скромностью: «А если прилично и мне отправиться, то они (сопровождающие собранные деньги. – Ф. Г.) со мной пойдут» (6:4)Обвинений в корыстолюбии он не забыл.

О планах своих предупреждает предположительно, но, определённо, с желанием «пробыть у вас несколько времени». Т. е. он не хочет поставить своих будущих хозяев в неудобное положение своим внезапным посещением. Но пока он в Ефесе до Пятидесятицы. (Т. е. это название уже обыденно и Павел произносит его как нечто разумеющееся.) Тем более, что здесь «для меня отверста великая и широкая дверь, и противников много», – добавляет он без пояснений. Ведь противники – дело привычное, что о них много говорить.

Просит он и принять Тимофея с заботою, «чтобы он был у вас безопасен» и проводить его с миром, ибо Павел ждёт его с нетерпением. Того же желает относительно Аполлоса, по поводу встречи с ним.

Тон всей главы благожелательный, почти домашний: глава семейства распоряжается делами семьи; говорит с людьми, которые близки ему и любезны. «Детей своих» просит быть «почтительными» ко «всякому содействующему и трудящемуся», в частности, к семейству Стефанову, которые «посвятили себя на служение святым». И сообщает о своей радости «по прибытию Стефана, Фортуната и Ахаика: они восполнили для меня отсутствие ваше; они мой дух и ваш дух успокоили». Более тёплых слов трудно и желать.

После приветствия от церквей Асийских и всей братии, Павел добавляет «мое, Павлово, приветствие собственноручно», не забыв, впрочем, предать анафеме тех, «кто не любит Господа Иисуса Христа», но пожелав «любви моей со всеми вами во Христе Иисусе».

В памяти остаются последние слова. И Павел, по-видимому, хорошо это знал.

Второе послание Коринфянам

Глава 1

Приветствие аналогичное приветствию в первом Послании. В качестве адресата вновь повторяется коринфская церковь со «всеми святыми по всей Ахайи». Можно отметить, по возможности Павел старается не отходить от принятых норм общения, пользоваться привычными оборотами и устоявшимися трафаретами сравнений. Оригинальность в данном аспекте не входит в число особенностей его характера.

В следующих стихах (1:3–7) Павел считает необходимым начать глубоко личный обмен чувствами, пронизывающими его и всех христиан, по его мнению, в разделении скорбей и поддержке страждущих. В этом он видит свой долг и необходимость, связующую все христиан в единое целое «страданий христовых»: «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих!» (1:3–4).

Отметим начальные фразы: «Благословен Бог и Отец нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения …». Т. е. грозный Бог Ветхого Завета переосмысливается в новых нравственных категориях любви и милосердия. Напротив, Христу, как это видно из других текстов, передаются карающие функции: Он будущий судья на Страшном суде. Тем самым, происходит передача функций главных персонажей, своеобразный «обмен» ролевыми установками. Собственно, это обычный процесс в развитии религий, когда «наследник», вытесняя Отца, принимает на себя его обязанности, в первую очередь, наказующие. В христианстве это процесс не был полностью завершённым, сравнительно с языческими религиями.

Вообще, для христианства характерно повышение роли обменных процессов в общении с богами. Если прежний Бог-властитель, требовал безусловного повиновения, жертвы как «дани», а не как предмета обмена, то в христианстве «жертва» приближается функционально к предмету обмена по принципу эквивалентности: Ты исполняешь определённые поведенческие ритуалы, а я – обеспечиваю твоё будущее. Принципиально то, что при этом в основании этого обмена изменяется определяющий эмоциональный посыл: от чувства страха, покорности и угрозы наказания, он предполагает, по крайней мере, в идеале веру, движимую «любовью». Веру, принятой добровольно через любовь-доверие. Обмен товарный, знакомый ещё с межплеменного взаимодействия на межколлективном уровне в то время уже стал действенным фактором межличностного общения, особенно в эпоху разрушительного обобщающего влияния эллинизма с его развалом традиционных институтов и повышения роли индивидуального бытия. Особенно зависимого населения, или рабов, вырванных из привычного способа существования. Распространение индивидуализации процессов «купли – продажи» способствовало функционированию принципа «обмена» на психологическом уровне подсознания и распространению его на другие сферы бытия, в том числе и в духовные сферы. В иудаизме и раннехристианской литературе торговые и юридические термины и символы получили значительное распространение. Этому способствовал и тот факт, что его социальной базой были социальные низы, торговцы, мелкие ремесленники и т. д. – экономически активная масса, склонная пользоваться привычной терминологией: «утешающей нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих. Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножаются Христом и утешение наше». (1:4–5) Т. е. «страдания Христовы в нас» – «жертва» наша, вызывающая ответные действия Христа «в утешение наше Христом».