Апостол Павел в свете Посланий - [42]
Но обращает внимание постоянство ссылок на Писание, даже здесь, в передачи преданий о Христе. Для него оно остаётся непререкаемым и разрыв с ортодоксальным иудаизмом был всегда относительным: по существу, он чувствовал христианство в качестве некой секты в нём. В этом была и его сила и слабость как благовестника.
Напрашивается еще одна аналогия: как Христос пришёл спасать грешников в «последние времена», так и Павел относит себя к последним в апостольстве, призванным осуществлять это спасение. В этом он видит свою «особенность» и свою исключительность. Он – «последний апостол». И гордится этим: «и благодать его во мне не была тщетной, но я более других потрудился», – заявляет он, со смирением, – «не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною» (15:10). И главное: вы уверовали.
Но есть всё же и сомневающиеся!: «Если же о Христе проповедуете, что он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения из мертвых?» (15:12). Для Павла это невозможно: «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна и вера ваша» (15:13–14). Но этого не может быть! Заметим в скобках, что исходную точку в рассуждениях Павел видит в возможности «воскресения мёртвых» как такового принципа, которое разделяли фарисеи. И лишь из него следует «воскресение Христа». И тогда кто мы: лжепроповедники, лжесвидетели, учителя лжи? Это вне нравственности Павла. И он ещё раз повторяет: «если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес» (15:16), ставя под сомнение основной тезис христианства об уникальности воскресения Христа: «смертию смерть поправшего».
И продолжение такого допущения: «А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах. Поэтому и умершие во Христе погибли» (15:17). И надежды на спасение в вечной жизни тщетны. Непонятна необходимость таких провоцирующих умозрений Послания, тем более в сомнительной ситуации в общинах. Вряд ли они способствовали успокоению.
Но тут же Павел, будто спохватившись, с оптимизмом заявляет: «Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших» (15:20). И уже почти логично: «Ибо как смерть через человека, так через человека воскресение мертвых». Но человека особенного. И смерть связана с особенным человеком – первенцем». Как в Адаме все умирают, так и во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его» (15:23). А финальной стадией будет Царство Божие и порядок восторжествует: «А затем конец, когда Он предает Царство Божие Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и власть всякую и силу. Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои» (15:24). Под начальством и силами понимаются некие демонические существа и ангелы, противостоящие Богу. Но последний враг – смерть. Он «истребляется» в завершении Господом, что Павел специально и уточняет: «Когда же сказано, что ему всё покорено, то ясно, что кроме Того, который покорил Ему всё. Когда же всё покорит Ему, тогда и Сам Сын покорится Покорившему всё Ему, да будет Бог всё во всём» (15:27–28). И подкупающе наивностью задаётся вопросом, возвращаясь к теме предыдущего Послания: «Иначе, что делаю крестящиеся для мертвых? Если мертвые совсем не воскресают, то для чего и крестятся для мертвых?» (15:29). Т. е. крещение для спасения умерших получило достаточно широкое распространение. Но если людям это нужно, если они в это верят, то мертвые безусловно воскреснут!
И следует неизбежный переход к свидетельствованию собственной жизнью: «Для чего и мы ежечасно подвергаемся бедствиям? Я каждый день умираю: свидетельствуюсь в том похвалою вашею, братия, которую я имею во Христе Иисусе, Господе нашем. По рассуждению человеческому, когда я боролся со зверями в Ефесе, какая мне польза, если мертвые не воскресают?» Странная забота о «пользе» в устах убежденного борца за бескорыстие идеи. Да и определение «зверями» своих оппонентов не слишком уместно для сторонника терпимости. И ироничность использования гедонистского восклицания вызывает сомнение: «мы будем есть и пить, не потому, что умрем», но потому мы должны жить и хотим жить в достоинстве. Исполняя, заметим, волю всевышнего. Да и Христос не чурался земных радостей. Грех не в них, но в отношении к ним, когда они становятся смыслом и целью земного существования. «Отрезвитесь, как должно, не грешите; ибо, к стыду вашему, некоторые из вас не знают Бога», – завершает Павел свои предостережения.
Но тема о мертвых продолжается, в их воскресении. И особенно: В каком теле они придут? Смерть для Павла представляется необходимым этапом к последующему важнейшему преображению, воскрешению в подобие Христово. То, что воскрешается не есть подобие исходного посеянного, что и пытается объяснить Павел через достаточно наивные аналогии. Но важны качественные отличия: «что сеется в тлении», то «восстанет в нетлении», … «сеется тело душевное», «восстает тело духовное» (15:42). Именно духовность есть суть грядущего преображения. И вновь ссылка на написанное: «Так и написано: первым Адам стал душою живущей; а последний Адам есть дух животворящий» (15:45). Не будем придираться к точности интерпретации. Важна лишь очерёдность: сначала «душевное», а затем «духовное», «первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные, и каков небесный, таковы и небесные» (15:47–48). Т. е. всё человечество заключено между двумя образами: человеком плотским, перстным, и человеком небесным. И «образ небесного» – наше будущее в бессмертии.
