Апостол Павел - [16]

Варвар: Я же сказал — глупые, никчемные люди.

Апостол: Не говори так. Финикияне — народ мудрый. Они оставили нам знаки письма, то есть алфавит, в который одето Святое Писание.

Варвар: Взялся учить, как наживать добро, а дошел до Святого Писания.

Апостол: Я дошел до Святого Писания именно для того, чтобы научить тебя, как наживать добро. Известно ли тебе, что такое сострадание?

Варвар: Что-то связанное с детским ревом.

Апостол: Вот, видишь ты утром соседа, которому холодно, и хотя ты сам стоишь у огня, тебе как-то неуютно, зябко, от того, что холодно твоему соседу. Видишь воина, измученного ранами, и сам содрогаешься от боли... Страдать болью ближнего — это и значит сострадать.

Варвар: Не понимаю. Если холодно Даку, почему должно быть холодно и мне? Если Скифа замучали раны, почему должен страдать и я, который вовсе не участвовал в сражении?!

Дак: Вот на этом ты потерял половину состояния.

Варвар: То есть на чем?

Дак: На пренебрежении человеком. И если бы ты, вместо того, чтобы заставлять этого несчастного раба таскать амфоры по горам, вывел бы его на большую арену Афин в спектакле под названием: “Последний Финикиец, оплакивающий гибель Картагены”...

Варвар: Думаешь, собрались бы послушать?

Апостол: Весь город собрался бы. Исповедь — не блажь, а спасение. Ты разбогател бы в один день и сделал бы при этом доброе дело.

Варвар (рабу): Ты, предатель... Ешь мой хлеб, а плачешься другим?

Финикиец: Я пою тебе об этом с утра до вечера...

Варвар: Но почему другие поняли, о чем песня, а я не понял?

Финикиец: Потому, что им ведома боль человеческая, а тебе — нет...

Варвар (неожиданно прослезившись): Кто из живых может сказать, что прожил жизнь и не ведал боли! Ладно, иди к ним, облегчи свою душу.

Финикиец: Чтобы облегчить душу, нужно быть свободным, а я раб.

Варвар: Отпустить не могу. Я на тебя истратился.

Апостол: Ладно, если не отпускаешь, мы у тебя его выкупим.

Варвар: Как выкупите? На что?

Скиф: Меч отдаю.

Дак: Полмешка зерна.

Женщина: Серьги.

Еллин: Половина свитков, они дороже, чем всё твое состояние.

Варвар: Я думал заработать на нем больше, но, так и быть. Уступаю. Иди, ты свободен.

Финикиец: Нет. Не так продаются, не так покупаются рабы.

Апостол: Он прав.

Подошел к рабу, коснулся его плеча. Раб опустился на колени. Возложив ему руку на голову, кивком предложил Варвару сделать то же.

Апостол: Перед Богом и перед миром. Ты этого раба нам продал. Мы этого раба у тебя выкупили.

Варвар: Какие гоноры! Уже и народа-то нет, а гоноры остались!

Апостол (после завершения обряда): Теперь, брат мой Финикиец, можешь стать рядом с нашей сестрой. Ты — свободен.

Женщина поднесла ему сосуд, омыла ему руки, и раб присоединился к ним.

Скиф: Вино будет?

Апостол (Варвару): Налей.

Варвар: Будут деньги, будет и вино.

Апостол: Ты нам должен.

Варвар: Я никому ничего не должен.

Апостол: Ты нанял нашу сестру за одну десятую от прибыли.

Варвар: Да, но прибыли не было! Торговля не пошла.

Апостол: Все-таки на один динарий ты наторговал!..

Варвар: И ты хочешь, чтобы я тебе его вернул?

Апостол: Отдай нашей сестре ее долю.

Варвар: У кого я тут, в горах, разменяю динарий?

Апостол: Зачем менять? Выдай нашей сестре ее долю вином.

Варвар: Как?

Апостол: Налей столько вина, сколько полагается за один динарий, и десятую часть отдели.

Варвар: И что получится? Шесть, семь глотков?

Апостол: Пусть будет шесть, нам и шести достаточно. Только не мерь своей глоткой! Лей на глаз.

Варвар: Хорош покупатель. Долго искал. Покупает вино глотками, а я продаю на глаз. Но, постойте, в этом сосуде что-то плещется! По-моему, тут вода!

Апостол: Вода чистая, родниковая. Лей, не бойся.

Варвар: Испортим вино.

Апостол: Нет. Разбавим.

Варвар: Вино разбавлять водой?!

Апостол: Господь запретил народам пить неразбавленное вино.

Варвар: Почему?!

Апостол: От неразбавленного вина человек колеблется, и сами земные устои качаются.

Поставив сосуд, поднял хлеба. “Господи! Ты посещаешь землю в год ее великой жажды, напояешь борозды, благословляешь произрастания, и вот, холмы препоясываются радостью, луга одеваются стадами, долины покрываются хлебами, восклицают и поют! Тебе, Господи!”

Преломив хлеба, Апостол обмакивал куски в разбавленном вине, каждому давал его долю. Ели тихо, молча, целомудренно, насыщая дух безмолвием.

Дак: Вот ведь чудо какое! Один хлеб, и мы, многие, одно тело!!

Варвар: Ты же говорил, что на трапезе поют.

Апостол: Сейчас я скажу слова, а наш брат Финикиец оденет их сладостными звуками.

Финикиец: Слушаю слова.

Апостол (после долгого раздумья): Если каждая травинка отгородится забором, у нас не будет ни полянок, ни пашни, ни зеленых лугов; если каждый дуб отделится межою, исчезнут рощи, дубравы, леса; если каждая капля возмечтает о собственных берегах, исчезнут реки, озера, моря; если брат пойдет на брата, исчезнут языки, обычаи, отечества; если увлекаться разбрасыванием и пренебрегать собиранием камней, исчезнут печки, дома, храмы; а если нету крыши, то и Бога нет. Вот мои слова.

Финикиец: Дрофа — птица красивая, но — не летает.

Апостол: Да простит меня мой брат Финикиец, но дрофа — это воистину Божья птица! В тяжелые годы она кормит сирот и вдов...