Апоптоз - [40]
У меня оставалось еще несколько немых минут. Я тяжело приподнялась на руках: низ живота все так же ухал. Через шторную щель за мной подглядывало по-петербургски стемневшее небо. Я глянула на свои голубо-серые ступни: да, от балерины у меня только халюс вальгус. Может, так тело мне с детства подсказывало, чем на самом деле мне следует заниматься. Сейчас бы дело уже шло к пенсии, как того и требует мой настоящий возраст.
Я встала с кровати и, натянув домашние штаны, обвитые катышками сверху донизу, на цыпочках подошла к двери, прислушиваясь к звукам за. Мое сердцебиение, конечно, куда же без него, и бурчание воды в ванной. Значит, финишная прямая. Еще пара мгновений – и мне придется попрощаться с комнатой часов на пять или того больше, что в моем нынешнем состоянии – сущая, сущая пытка. Не по своей воле я перекочую на кухню, а точнее – на кузню, где ни один из четырех углов не знает слова «лежать» (тип спряжения по классификации Зализняка – 5b), которому так обязаны любые кровотечения. Страшное дело ведь – истекать кровью стоя или сидя и одновременно быть женщиной. В такие моменты мне особенно остро не хватает здесь того серого, обгрызенного диванчика-кровати, который теперь живет на даче у какой-то молодой пары. У них, быть может, уже появились дети, столько же лет прошло. Еще немного, и начнутся поиски всех этих мисс, мадмуазелей и фройляйн с крючкообразной грудью, птичьим лицом, российским паспортом, положительными рекомендациями и самое главное – с самым маленьким жалованьем. И за это она, эта найденная мамзель, будет родителям долго и упорно мстить, внушив ребенку, что они променяли его на карьеру, на деньги, и будет права. Родители ведь давно пожалели, что стали ими.
Дверь ванной сочно клацнула, и он сказал сестре что-то вопросительное. Все, вышли, идут сюда. Ждать дольше не стоит. Как войдут – просто опускаю глаза, быстро здороваюсь и скольжу на кухню. Договорились.
– Блин, да мне уже с самого начала это все показалось странным. Ой, привет. Спала, что ли? – на меня уставились два коричнево-рыбьих глаза и один губастый щетинистый подбородок. – А я уже подумала, что тебя дома нет. Ну ладно. Мы тут посидим немножко, ты не против? В кино были, устали чутка. Два часа пытки совершенно дебильским фильмом про петербургского сыщика, типа он Шерлок Холмс, ищет, кто расчленяет молодых женщин у царя под носом. А так все вроде ничего, известные актеры, красивые костюмы, антураж, а по факту шлак какой-то. Ну, мы тут маленечко потюленимся тогда, ладно? Кстати, хорошо, что ты дома. Виталик посмотрел стиралку, сказал… Виталь, что ты там сказал? Что сломалась эта, как ее…
– Горловина шланга, который вставляется в сливной патрубок.
– Да, в сливной патрубок. На «парубок» похоже (улыбается). Ну, в общем, он завтра после восьми вечера придет починит, откроешь ему? Я у клиента еще буду. Ну все, ладушки тогда. Мы тебе там на кухне грецкие орешки оставили, ты вроде любишь. Старушка у метро продавала. Только они не лущеные, прокали сначала в духовке минут десять-пятнадцать.
Разрубив пропотевший запах прихожей, я зашла на кухню и плотно закрыла за собой дверь. Заперлась. Выдохнула. Завтра после восьми? На столе серебрился прозрачный пакет с пирамидкой грецких орехов. И почему сестра решила, что я их люблю? Ладно, кстати, от слова «ладан». Хвостатый мешочек я продырявила пальцем, вскрыла ногтем грудную полость и высыпала ее содержимое на почерневший от времени противень, заранее попросив духовку громко сказать «А-а-а-а-а». Ее душный зев напомнил мне, что в детстве, помимо других профессий, я недолго хотела стать врачом, чтобы много писать синими ручками, которые вкусно пахнут. Родители тогда первый и, наверное, единственный раз радовались вместе со мной: в них поселилась напрасная надежда, что из священной троицы «врач-юрист-экономист», необходимой каждому человеку, первым ликом буду я, дочь родная. Мама тут же умыкнула с химзавода белый халат, чтобы я могла начать свою практику, а отец просто катил на своей одобрительной интонации во все стороны, говоря, что наша планета действительно очень больна, что ей срочно нужен талантливый врач и я, стало быть, буду трудиться на Пятом луче под руководством владыки Иллариона. На чернила, пахнущие яблоком, им было все равно.
Пятнадцать минут прошло, духовка еще раз нехотя зевнула, и я вынесла на свет лампы загорелые коконы грецких орехов. Завтра после восьми. В комнате за стенкой как будто упал, глухо ударившись, какой-то тяжелый предмет. Я рефлекторно повернула голову на звук, словно пытаясь в бетоне прожечь дыру, через которую можно было бы подсмотреть, что происходит в пространстве, где наверняка еще бродило одно из моих тонких тел. Орехи тем временем перекочевали на деревянную разделочную доску, вдоль и поперек пораженную трещинами, и теперь смотрели на меня так, словно мне волею судеб выпало привести в исполнение их смертный приговор. Спокойно, казнь пока откладывается. Нужно найти какой-то способ расколоть вашу забагрелую скорлупу, не руками же мне разламывать. Где-то у нас был маленький отцовский молоток, которым я приколачивала гвозди для старых фоторамок, из чьих окон теперь смотрят чужие люди, вот можно им. Они тебе вообще зачем, как-то раз спросила сестра. Они же все мертвые, тебе не родня, а за тобой наблюдают. Своих бы лучше повесила. Я ответила, что свои и так все видят. А эти пусть смотрят, им нужнее.
Райан, герой романа американского писателя Уолтера Керна «Мне бы в небо» по долгу службы все свое время проводит в самолетах. Его работа заключается в том, чтобы увольнять служащих корпораций, чье начальство не желает брать на себя эту неприятную задачу. Ему нравится жить между небом и землей, не имея ни привязанностей, ни обязательств, ни личной жизни. При этом Райан и сам намерен сменить работу, как только наберет миллион бонусных миль в авиакомпании, которой он пользуется. Но за несколько дней, предшествующих торжественному моменту, жизнь его внезапно меняется…В 2009 году роман экранизирован Джейсоном Рейтманом («Здесь курят», «Джуно»), в главной роли — Джордж Клуни.
Елена Чарник – поэт, эссеист. Родилась в Полтаве, окончила Харьковский государственный университет по специальности “русская филология”.Живет в Петербурге. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Урал”.
«Меня не покидает странное предчувствие. Кончиками нервов, кожей и еще чем-то неведомым я ощущаю приближение новой жизни. И даже не новой, а просто жизни — потому что все, что случилось до мгновений, когда я пишу эти строки, было иллюзией, миражом, этюдом, написанным невидимыми красками. А жизнь настоящая, во плоти и в достоинстве, вот-вот начнется......Это предчувствие поселилось во мне давно, и в ожидании новой жизни я спешил запечатлеть, как умею, все, что было. А может быть, и не было».Роман Кофман«Роман Кофман — действительно один из лучших в мире дирижеров-интерпретаторов»«Телеграф», ВеликобританияВ этой книге представлены две повести Романа Кофмана — поэта, писателя, дирижера, скрипача, композитора, режиссера и педагога.
Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.