Апокалипсис - [32]

— Да, генерал! — Сергей сделал шаг вперед.

— Собери наших. Выдвигаемся в пять утра.

— Так точно! — он развернулся и быстро покинул помещение.

— Повоюем немного. — Луций снова выпил и раскатал карту обратно, прижав ее бутылкой. — Иван, ты соберешь всех, в ком уверен. Прикроете нас. Если вдруг они обойдут и двинутся на блокпост, встретите их и будете держать до нашего прихода. Но, думаю, до этого не дойдет.

— Я понял вас, генерал!

— И еще. После того как мы уйдем, гражданских сократи. Это касается больных и немощных.

— Да, — неуверенно и невнятно проговорил наместник блокпоста.

— Что?

— Так точно!

— Наберешь новых со временем. Припасов все меньше, земля умирает, почва уже не дает хорошего урожая, а скотина перестает давать потомство. Нужно продержаться до весны. И ты сам это знаешь. Кормить лишние рты невыгодно. Тем более я не хочу, чтобы они начали жрать друг друга. Лучше пресечь бунт до его начала. Будет еда — будет и порядок. Если все пойдет по плану, если ничего не изменится, то скоро потянутся толпы людей, станет жарко.

— Князь отказался от предложения?

— Не он один. Когда все начнется, нам нужно будет фильтровать проходящих через нас, а для этого нужны воины, сытые воины.

— Их должен кто-то кормить.

— Должен. Но пока побудете на самообеспечении. Нужно пережить зиму.

— Почему просто не изгнать их?

— Что? — выпрямляясь, переспросил Луций.

— Кх, — кашлянул в кулак наместник блокпоста. — Почему просто не изгнать их или не убрать на фермы, чтобы сами добывали пропитание себе?

— А-а-а-а, вот ты о чем. Хочешь, чтобы их смерть была мучительной? Или чтобы они, обозлившись, привели сюда какую-нибудь хорошо вооруженную банду? Если падет один блокпост, то под удар подставятся три других. Цепочку разрывать нельзя. Нет, Иван. Обиженного человека в живых оставлять нельзя. А ты предлагаешь их не только обидеть, а обречь на голодную смерть. Так что просто избавься от ненужных. Окажи им честь умереть быстро и безболезненно.

— Как прикажете! Воля ваша, генерал.

— Конечно моя. В новом мире для слабых нет места. И помни: священников, проповедников любой веры с их законами и рассказами уничтожать в первую очередь. Подпустишь такого к себе хоть на секунду, прислушаешься к нему — и он овладеет тобой, словно похотливый кобель. Влезет вот сюда, — он ткнул пальцем себе в висок. — Их речи сладки, они очень убедительны и так невинны, но стоит только тебе им поверить, как они тут же укажут на твои грехи и заставят тебя плясать под свою дудку. Поверь, такое уже было, и не раз. Мнимые Божьи наставники. Такого я больше не допущу. И такие, как ты, мне в этом помогут. В новом мире никакой религии не будет. Только законы. Наши законы. — Генерал подошел к Ивану и похлопал его по плечу. — Ты хороший солдат, Иван. Ты все понял, я надеюсь? — Тот кивнул. — Старуху-банщицу не трогай, она должна жить. — Луций вернулся за стол. — Зима будет долгой и холодной. А пока вы должны держаться своими силами. Завтра я выдвинусь в Новый Рим, но сначала раздавим ту группу, которая осмелилась напасть на нас. Теперь ступай, я хочу побыть один.

Луций долго смотрел на карту, потягивая вино, водил пальцем, что-то прикидывал, думал. Сколько лет прошло с того момента, как он пришел в себя? Каждый день он ощущал, что живет не своей жизнью. Чувствовал, что что-то не так, и верил, верил ей и этому угасающему, разваливающемуся почти на глазах, похожему на живой труп Александру, владыке Нового Рима. Верил в то, что только сам может остановить зверя, пришедшего под личиной спасителя. Луций прекрасно помнил тот день, когда сознание вернулось к нему.

* * *

Полуподвальное помещение, набитое людьми, полумрак, красный свет аварийного фонаря. Как он оказался в убежище и кто он такой, не помнил. В рваном тряпье, похожий на бродягу, он сидел в углу и рассматривал живую шевелящуюся массу: мужчины, дети, женщины, старики. Воздух спертый настолько, что тянуло блевать. Тогда он еще не знал, что мир уже летел к черту, уходил в штопор бесконечного неоправданного насилия, которое называли выживанием. Он, словно младенец, впитывал происходящее. Его мозг был как чистый лист — не затронут ничем и никем. Кто все эти люди? Кто он сам и что тут делает? Есть ли у него семья, родственники? Пусто. Тогда он никому не делал зла, не делал ничего дурного, просто сидел, был частью людской массы.

Шли минуты, часы, дни до тех пор, пока не раздался громкий хлопок: взрывом вышибло дверь. А после взрыва пришли они. Они спускались вниз живым потоком, ровным строем, вырезая и расстреливая всех на своем пути, славя Аллаха, а откуда-то из недр этого подземелья на них кинулись православные. Луций из угла наблюдал, как они уничтожают друг друга, рвут на части. И все из-за чего? Причины для него были загадкой. Перед ним, вцепившись друг в друга, упали два человека. Здоровый крепкий парень с покрасневшим лицом и выпирающими венами на шее сдавливал горло бородатому горцу. Православный серебряный крестик болтался в разные стороны, отражая свет красной лампы. Капля пота скатилась по лбу, застыла на носу и сорвалась на бородатого. Он захрипел, оскалив зубы, уперся одной рукой в подбородок краснолицего, другой ударил. Между указательным и большим пальцем наколот полумесяц, что-то написано арабской вязью.