Апельсин потерянного солнца - [14]
— Начало многообещающее, — сыронизировала Нвард. — Как говорится, ноль внимания, кило презрения. Недаром люди поговаривают, что он женоненавистник.
— А я слышал, что его жена постоянно скандалит, изводит упрёками, мол, он не может зарабатывать на жизнь и семью содержать…
— Ну а я тут причём? — с шутливым кокетством бросила Нвард. — Зачем злость на мне вымещать?
— Разве он сказал тебе что-нибудь?
— Даже не посмотрел в мою сторону. Будто я пустое место…
— Да ладно, не преувеличивай.
— Завтра придёшь без меня.
Идея показать свои стихи знаменитому поэту появилась неделю назад. В актовом зале зооветеринарного института, куда поступил учиться Эрик, был организован вечер творчества Ширака. Юноша, подавив естественное волнение, прочитал перед полным залом своё стихотворение, посвящённое знаменитости. Шираку стихи понравились, и он весьма эмоционально похвалил своего юного коллегу. Вернее, произнёс всего одно слово — «браво!», но подкрепил его коротким резким жестом сжатой в кулак правой руки, словно ставил печать на документе, подтверждающем право заниматься поэзией.
В глубине души Эрик давно лелеял этот счастливый миг первого публичного признания. Ещё мальчишкой он стал смутно чувствовать в себе нечто необычное и особенное, такое, что невозможно было списать на прихоть или случайность. Впоследствии это Нечто всё явственнее проявляло себя, не давая Эрику покоя. Оно заставляло его вставать по ночам, чтобы записывать на бумагу рождающиеся в душе необыкновенные мысли и чувства — о зелёных объятиях родной деревни, к советам которой путник вечно прислушивается, как бы далеко от неё он ни находился; о налитом колосе, грузно склонившемся с благодарностью к матери-земле; о том, как росток, поднявшийся из корня сражённого молнией дерева, обнадёжил сироту, горько задумавшегося, как же он проживёт без отца, павшего на войне… В семнадцать лет у Эрика уже была целая мелко исписанная тетрадь стихов.
Учиться в зооветеринарном институте Эрик пошёл неохотно, по настоянию матери. Юноша мечтал о филологическом факультете университета. Но его убедили, что там огромный конкурс и очень мало шансов поступить. Не желая идти против воли матери, Эрик подал документы в вуз, который «обеспечивал кусок хлеба». Однако «синица в руке» не мешала романтичному юноше мечтать о «журавле в небе» — литературных и поэтических высотах…
В следующий полдень Эрик вновь стоял перед заветной дверью, за которой, казалось, решалась его судьба — быть или не быть ему поэтом…
На этот раз Ширак был весьма приветлив и даже произнёс шутливо:
— Один пришёл?.. Правильно и сделал. Не слишком увлекайся девчонками… Успеешь…
Хозяин сделал приглашающий жест, и Эрик несмело вошёл в тесноватую прихожую. Бесхитростный интерьер квартиры знаменитого поэта не удивил парня — он где-то читал, что Ширак не делал ремонта в доме, так как к стенам прикасалась его мать, которую он просто боготворил, посвящал ей множество проникновенных стихотворений.
Радушие Ширака развеяло смущение юноши. Едва войдя в святую святых — кабинет поэта, Эрик незаметно стал искать глазами собственную тетрадку в творческом беспорядке на громадном рабочем столе, где исписанные листы и клочки бумаги, распечатанные конверты с выглядывающими из них письмами (скорее всего, от поклонников), книги и газеты сосуществовали с большой чашкой недопитого, давно остывшего чая и выкуренной наполовину сигарой в массивной пепельнице из чёрного стекла. Однако чувствовалось, что, несмотря на внешнюю рассеянность, гений властвовал над этим хаосом и знал место каждого предмета в своём рабочем пространстве.
Он достал из-под книги раскрытую на одной из страниц тетрадь Эрика.
— Эта работа равносильна моему экспромту, — произнёс со свойственной ему категоричностью Ширак, указав на отмеченное карандашом стихотворение из шести строк, в котором юноша с отчаянной надеждой обращался к летящим из дальних стран птицам, умоляя их обрести язык и поведать хоть что-нибудь о судьбе его отца. — Любое издательство опубликует! Скажешь — я рекомендовал.
В этот раз Ширак был разговорчив, почти час разбирал стихи начинающего коллеги, указывал на достоинства и недостатки, при этом подробно обосновывая свои замечания.
— Пиши, работай. В тебе есть Божья искра, береги её как зеницу ока. Это твоё богатство, не всем такое даётся, не растрачивай попусту. Тогда ты достигнешь того, чего достоин, — подвёл он итог.
Провожая Эрика, Ширак по-отечески положил ему на плечо свою широкую нервную ладонь и произнёс с грустью:
— Я такой же сирота, как ты… Отца младотурки убили прямо в поле, во время сенокоса. Мне тогда было пять лет…
Поэт крепко сжал губы, очевидно, стараясь сдержать накатившую волну чувств. От этого его подбородок болезненно съёжился, лицо исказилось эмоцией, в которой глубокая печаль сочеталась с бессильным гневом. Он вытер тыльной стороной ладони слезу на щеке. Эрика кольнуло чувство жалости и одиночества, он готов был расплакаться.
