Антропологические традиции - [19]
Таким образом, в определенном смысле можно говорить о том, что в последнее время к социокультурной антропологии в немецкоязычных странах вернулось некоторое общественное значение. Оно весьма скромно, и его нельзя сравнивать с тем общественным резонансом, который однажды смогла получить антропология в США благодаря стараниям Маргарет Мид, или с тем интеллектуальным воздействием, которое в свое время на общегуманитарную сферу во Франции оказало творчество Клода Леви-Стросса. Приблизиться к этим уникальным примерам прошлого невозможно. Однако невозможно это не только в немецкоязычной зоне, но и везде.
Если что-то можно с уверенностью утверждать, то это лишь то, что за период с 1945 г. положение социокультурной антропологии в немецкоязычной зоне никогда не было таким значимым и заслуживающим уважения, каким оно предстает сегодня. А это — хорошая отправная точка для совершенствования и продвижения вперед, несмотря на не совсем благоприятные финансовые и институциональные условия в текущий момент. Разумеется, чтобы продвигаться вперед, мы должны стараться содержать в порядке концептуальный и творческий инвентарь нашей дисциплины, постоянно подвергать его критическому переосмыслению, делиться им с другими дисциплинами и стараться информировать общество о результатах нашей работы.
Пер. с англ. А. Л. Елфимова
Джордж Маркус
Джордж Маркус (Marcus) — почетный профессор кафедры антропологии Университета Калифорнии в Ирвайне; в 1980–2005 гг. заведующий кафедрой антропологии Университета Райса, основатель журнала «Cultural Anthropology». Среди научных интересов: история и теория антропологии, эпистемология этнографического жанра, антропология глобализующегося общества. Автор и соавтор многих работ, включая: Anthropology as Cultural Critique: An Experimental Moment in the Human Sciences (1986); Writing Culture: The Poetics and Politics of Ethnography (1986); Ethnography Through Thick and Thin (1998) и др.
О социокультурной антропологии США,
ее проблемах и перспективах
Ключевым событием в жизни социокультурной антропологии США с начала 1980-х годов было, образно говоря, то, что корабль дисциплины снялся с тех якорей, на которых он простоял большую часть XX в. Безусловно, в тех или иных аспектах дисциплина до сих пор привязана к институциональной модели, в рамках которой формировалась идентичность антропологов начиная, скажем, с фигур «основателей»: Бронислава Малиновского в Англии или Франца Боаса в США. В университетах большинство антропологов по сей день начинают свой профессиональный путь с выбора региональной специализации по той или иной географической области за пределами США. (Хотя, нельзя не отметить, не многие из них получают такую качественную региональную подготовку, какая давалась и поощрялась в период 1950–1970-х годов, когда атмосфера холодной войны и политика социальной модернизации выливались в повышенные инвестиции в сферу междисциплинарных региональных исследований — инвестиции, которых сегодня, конечно же, нет. Угасанию интереса к принципу построения антропологического знания на фундаменте традиционных «зарубежных этнографических регионов» способствовало и то, что постепенно Западная Европа и современная культура США вошли в число важных объектов антропологического исследования. Кроме того, в последнее время некоторые виды специализации по проблемному принципу приобрели статус, сравнимый со статусом регионального способа специализации в прошлом.) Далее, большинство антропологов до сих пор связывает свою исследовательскую деятельность (по крайней мере в «инициационной» — студенческой и аспирантской — фазе своей работы) с рамками так называемого этнографического полевого метода, этос и педагогическая мифология которого также выросли в русле традиции, заложенной отцами-основателями дисциплины. Но очень многое в жизни и деятельности антропологов — например то, как складываются их научные и жизненные пути; как эти пути осмысливаются; какое значение вкладывается в личный опыт полевой работы; как концептуализируется объект исследований; какие дисциплины видятся союзниками антропологии — изменилось самым кардинальным образом.
Когда в начале 1970-х годов я как аспирант Гарвардского университета начинал свой профессиональный путь антрополога, то он вполне вписывался в рамки обычной модели дисциплинарного воспроизводства. Я получил «идентификацию» специалиста по Океании и отправился проводить длительные полевые исследования в западной части Полинезии (большую их часть — на островах Тонга). В задачи моих полевых исследований входило изучение традиционных для антропологии вопросов родства, ритуала, религии и социальной организации. Хотя к этому времени новые веяния (французский постструктурализм М. Фуко и Р. Барта, феминизм, междисциплинарные подходы в британских культурных исследованиях, попытки применения структуралистских концепций в истории и попытки переосмысления политики и этики полевой работы, вызванные ростом общественно-интеллектуальных волнений в бурный период конца 1960-х годов) уже присутствовали если не непосредственно в аудитории, то во всяком случае в университетской среде за пределами аудитории, все же мое поколение начинало свой путь с проектов, которые укладывались в традиционную парадигму «народов и регионов».
