Антони Адверс, том 2 - [115]
Двое фулахов действовали быстро и умело, но разнообразно. Особо внимательны они были к признакам возможной болезни. Опухоль, вялость, увечье они распознавали влет, не обманываясь, даже если раба специально подлечили к торгу. А в этом черном деле существовали сотни хитрых приемов.
Число отвергнутых было невелико. Все уже знали, что хозяина фактории Гальего на мякине не проведешь. Теперь всякий раз, как оценщики неизбежно и безошибочно разоблачали подвох, слышался взрыв ехидного смеха. Особенно радовались торговцы, когда за руку ловили какого-нибудь хорошо известного жулика или неопытного новичка.
Участь отвергнутого раба была, однако, ужасна, а гнев уличенного владельца - чудовищен; поэтому, чтобы предотвратить зверские расправы, в фактории Гальего был заведен определенный порядок устройства этих, признанных никчемными и потому ничего не стоящих людей. К сожалению, такой порядок был заведен только в фактории Гальего.
И впрямь, худшее, что могло случиться с рабом - это быть отвергнутым за негодностью; лучшее, коль скоро он уже попал в неволю - угодить вкусам прежнего и будущего владельцев. По этой причине почти все, кому хватало ума осознать происходящее, старались выглядеть на помосте возможно привлекательнее.
Брату Франсуа, который сидел на скамеечке в закутке у Фердинандо и наблюдал за торгами в дверную щелку - ибо его присутствие под навесом оскорбило бы набожных магометан - этот обмен людей на рассыпанные вокруг груды товара доставлял одно нескончаемое страдание.
Он не только верил, что его Господь отдал Себя в жертву за этих темных дикарей и что они поистине овцы Его стада, но и, будучи человеком своего времени, понимал слово "свобода" равно в житейском и отвлеченном смысле. И впрямь, это было любимое слово эпохи. Посему каждое восхождение на помост было, для него по крайней мере, восхождением на Голгофу. Пот тек под его рукавами. Временами он вытирал ладони ветхой до прозрачности рясой. Если б он не верил так же твердо, что всякое насилие ошибочно и бессмысленно, он бы, подобно своим предшественникам, бросился вперед и принял смерть от язычников. Только эта несомненная вера да еще отблеск некоего лица сковывали его, принуждали сидеть неподвижно. Лицо это было - лицо Антони.
Для большинства участников, включая самих рабов, торг был необычно сильным эмоциональным впечатлением, но не более того. Да, конечно, страсти разного рода, особенно страсть к обогащению, выплескивались наружу, и каждый человек до определенной степени, пусть безотчетно, участвовал в происходящей драме. Ибо судьба каждого раба, каждой рабыни была судьбою мужчины или женщины, и посему несла в себе зародыш трагедии. Даже некоторые торговцы смутно улавливали этот трагизм. Это доказывал их смех, добродушный и чуть нарочитый, из-за всякого мелкого комического эпизода: когда какой-нибудь толстяк оступался, влезая на камень, или черная гурия взвивалась от одобрительного шлепка. Они убеждали себя самих, что это смешно, что это невероятно забавно. "Вот, они смеются все вместе, - думал брат Франсуа, - смехом торговцев. Смотрите, мол, все продается в этом грустном, дурном, веселом мире, и "мы" извлекаем из шутки свой маленький профит. "Мы" - люди практичные, мы знаем, что мужчин и женщин можно менять на вещи. Смейтесь, братья, смейтесь! Ибо смех показывает, что мы, в конечном счете, славные люди. Кто лучше нас, когда мы вместе? Кто "нас" упрекнет? Разве мы не подчиняемся обычаю, а значит - року?
...Как объяснить мой замысел тем, кто меняет людей на вещи и говорит: это правильно, потому что выгодно? Однако даже дикари-торговцы смутно чувствуют: что-то здесь не так. Они смеются, чтобы восстановить утраченное равновесие души. Неужели мне не к кому воззвать? Тот молодой человек с каменным лицом - Антони?" - вот что думал, обливаясь потом на скамеечке, брат Франсуа.
Сперва Антони тоже улыбался; выдавливал из себя улыбку. Но больше не мог. Сейчас черты его выражали то, что он желал бы испытывать - полнейшее отсутствие чувств. В конечном счете, ему не нужно было добро, которое приносила торговля. Он говорил себе, что стремится лишь к образу жизни, который торговля обеспечивает. Что-то в этом было. Многое - убеждал он себя, но не все - он знал. Иначе не пришлось бы себя убеждать. Даже образ жизни всего лишь действия. Действия, а не их результат - вот его прибыль. Может быть, главное - сознание власти? Да, власть мужская тайна, глубже женской любви, дружбы - или Бога. Женщины всегда любопытствуют разгадать эту тайну; это то, чего они желали бы достичь и что утрачивают в процессе достижения. Власть нужна сама по себе, а не ради того, что она дает. Власть, решил Антони, он не продаст ни за что на свете, но будет продавать что угодно, даже людей, ради нее. Это и значит "делать дела". Так будем их делать! Он отождествит себя с властью, которая действует - всегда и повсюду. Он станет человеком этого типа. Иметь - лишь средство, чтобы действовать.
Поэтому лицо его не менялось, смеялись ли торговцы, плакали рабы - не менялось, что бы ни происходило под навесом. Первопричина веселья и слез, он оставался их неподвижным центром. Говорил он еще меньше обычного - только по делу. Посему почти все уважали в нем человека сильного и молчаливого - боялись, потому что не знали, чего он хочет для себя, что чувствует, о чем думает. Известно было, сколько он заплатит, неизвестно - что у него на сердце. Как изменить его волю - какой взяткой? По-видимости, никакой. Он установил правила и направлял жизнь на Рио-Понго, как человек, который таинственным образом избран, хочет и будет властвовать.
Небольшое, но яркое художественное наследие Эдгара Аллана По занимает особое место не только в американской, но и во всей мировой литературе. Глубокое знание человеческой души, аналитическая острота ума, свойственные писателю, поразительным образом сочетаются в его произведениях с необычайно богатои фантазией. «По был человек плененный тайнами жизни — писал М. Горький. — Все что сказано и что мог сказать этот человек, рисует его как существо, охваченное святой страстью понять душу свою, достичь глубины ее».
Исторический роман, от которого не оторваться. Мир XVII века, каким его воссоздал наш современник. Пиратские нравы, рабовладельческие суда, очарование странствий – и всё это от первого лица, как в крутой видеоигре. Вот какая удивительная книга у вас в руках!Том Коллинз заглядывает в морскую пучину. И ловит там взгляд – пронзительный, завораживающий. С этого начинаются приключения 14-летнего паренька с карибского острова Невис. Конечно, это взгляд русалки – скульптуры с носа затонувшего корабля. За нее цепляется, спасая свою жизнь, человек, называющий себя Благочестивым.
«След варяжской ладьи» — это второй из шести историко-приключенческих романов о события VII–VIII века н. э, возможно происходивших в верховьях реки Волги. Варяжская дружина берет дань с селения и уводит с собой сестер — Кайю и Эльви. Это видят жители соседней деревни и пытаются их спасти. Пользуясь темнотой, они похищают варяжское судно. Вскоре обнаруживается, что вторая девушка, находящаяся на ладье — это не Эльви, а, очень похожая на нее, дочь варяжского ярла. Вот о тех приключениях, которые выпали на долю участников этих событий и рассказывает этот роман.
По страницам популярного цикла исторических романов Переса-Реверте шагает со шпагой в руке бесстрашный воин армии испанского короля, а в свободное от сражений время дуэлянт, авантюрист, благородный разбойник и наемный убийца, человек чести Диего Алатристе, которого за его неимоверную храбрость называют капитаном. В романах, продолжающих цикл, он все так же ходит по острию клинка и попадает в опасные ситуации, из которых человек ординарный вряд ли выйдет живым, – встает на пути злодея, задумавшего преступление века, едва не делается жертвой любви к великой актрисе, бороздит просторы Средиземного моря, сражаясь с турками и пиратами, а в Венеции должен совершить непростую миссию в привычной для себя роли наемного убийцы. Автор прославленных интеллектуальных детективов «Фламандская доска», «Клуб Дюма», «Кожа для барабана» в цикле о капитане Алатристе смело ведет игру на поле, где оставили яркий след такие знаменитые мастера авантюрно-исторических романов, как Александр Дюма, Рафаэль Сабатини, Эмилио Сальгари, и нисколько не уступает им.
В книгу литератора, этнографа, фольклориста и историка С. В. Фарфоровского, расстрелянного в 1938 г. «доблестными чекистами», вошли две повести о первобытных людях — «Ладожские охотники» и «Ледниковый человек». В издание также включен цикл «Из дневника этнографа» («В степи», «Чеченские этюды», «Фольклор калмыков»), некоторые собранные Фарфоровским кавказские легенды и очерки «Шахсей-вахсей» и «Таинственные секты».
Эдуард Андреевич Гранстрем (1843–1918) — издатель, писатель, переводчик; автор многих книг для юношества. В частности, приключенческая повесть «Елена-Робинзон» была очень любима детьми и выдержала несколько переизданий, как и известная «почемучкина книжка» для девочек «Любочкины отчего и оттого». Широкую известность в России приобрели его книги «Столетие открытий в биографиях замечательных мореплавателей и завоевателей XV–XVI вв.» (1893), «Вдоль полярных окраин России» (1885). Гранстрем был замечательным переводчиком.
Пьер Алексис Понсон дю Террайль, виконт (1829–1871) — один из самых знаменитых французских писателей второй половины XIX века; автор сенсационных романов, которые выпускались невиданными для тех лет тиражами и были переведены на многие языки, в том числе и на русский. Наибольшую известность Понсону дю Террайлю принес цикл приключенческих романов о Рокамболе — человеке вне закона, члене преступного тайного общества, возникшего в парижском высшем свете. Оба романа, представленные в данном томе, относятся к другой его серии — «Молодость Генриха IV», на долю которой также выпал немалый успех.