Антология современной уральской прозы - [87]

(Капа, 1969 г.)

— Сколько лет? Десять? Я ещё вздрагивала, когда в письмах видела фразу: «Наварили малинового варенья». Для всех малиновое варенье — цвет берета пушкинской Татьяны, а для меня — клей для листовок...

(Н. Г., 1992 г.)

— Какие тонкие люди живут в Перми!

(Л. Костюков, москвич)

— Странные вы, ребята! Столько лет: КГБ да КГБ... А это не самое страшное. Вот когда за тобой никто не следит, не интересуется... тут взвоешь! Хоть что твори. Раньше мною хоть милиция интересовалась — работать заставляли, то-сё, а сейчас, как началась перестройка... никто не спрашивает... Бывало, выйдешь на обочину дороги, предложишь своё бренное тело кому-нибудь — и разговор на всю ночь обеспечен. Русский такой, по душам... А сейчас все СПИДа боятся. Я тут к Бобу зашла в контору — они обсуждают, куда вложить свои капиталы, бля! В портвейн, говорю, как наиболее короткий способ перекачки физического в духовное...

— Грёзка, ты так шутишь, что дети могут подумать... чёрт знает что...

— Не бей меня стулом по голове! Я буду лежать в могиле, и ты пожалеешь, что слишком часто била меня стулом по голове! И ведь в последние годы я уже долго не приходила в себя после этого, обмирала, а ты продолжала — нет бросить бы это дело!..

(Ну вот что с нею делать? Бесполезно просить не шутить при детях — гораздее все шутки становятся...)

(Пьяные разговоры 1992 г.)

— Арбузники замедляют ход работы, потому что туалет слишком далеко!

(Игорь, редактор стенгазеты)

«Ни одно ископаемое животное не может быть несчастно в любви.

Устрица может быть несчастна в любви.

Устрица — не ископаемое животное.»

(Л. Кэрролл.)

«Надо ли записывать, почему мы выпускали стенгазету в резиновых перчатках? Вот у Бунина весь пол усыпан мёртвыми золотыми пчёлами, и ничего не разжёвывается. Но Капа писала курсовую — нас замучила вопросами: почему пчёлы? Так и получится, почему резиновые перчатки в 68-м году? Да потому, что наша деканша дойдёт до отпечатков пальцев, то есть до снятия оных с газеты...»

(Из дневника Дунечки, 1968 г.)

— Идём мы по Карла Маркса. Весна. Солнце светит изо всех сил. Яблони цветут тоже изо всех сил. И это розовое биополе группы нас окружает, марево такое. Вдруг Боб решил сорвать одну цветущую ветку! И сразу со всех яблонь все цветы осыпались, как снег. И розовое биополе клочками-клочками... порвалось всё... И ветер разгоняется, насколько хочет. Продувает...

(Сон Н. Г., 1992 г.)

— Она его любила?.. Создатель! Она любила мысль свою, что лучше неё он никого не найдёт! А Боб? Искал он, как все Дон Жуаны, свою эту, как её, донну Анну! Но в то же время боялся найти — с донной Анной кто приходит? Командор, бля... Расплата...

(Грёзка, 1992 г.)

— Когда было собрание коммунистов, деканша стояла в дверях аудитории: «Какое счастье — культ разоблачён, Сталин развенчан, и наконец-то мы можем быть самими собой. Но... мы ещё не знаем, какими самими собой нам можно быть», и она совала свой пульс (рука в руку) доцентам мужского пола.

(Борис Борисыч, 1968 г.)

— Такие фразы надо писать струёй мочи на снегу!

(Царёв, 1968 г.)

— Мы со студенческого неба смеялись над ними: они не знают, какими собой можно быть! Мы-то знали, какими нам быть, — сложными, всё эпатировать...

(Н. Г., 1992 г.)

— Наша деканша, жена профессора-скоттоведа (впоследствии — скотоведа), ради коммунистической идеологии все... обрезала всякие проявления человечности у себя. Кроме — эротической сферы. Так весной в городе обрезают ветки деревьев, чтобы не мешали электрическим проводам.

(Игорь, 1968 г.)

— Но деревья за лето снова отращивают нижние ветки. И деканша позволяла время от времени побеждать своему низу.

(Капа, 1968 г.)

— Собрание по культу личности не худший повод для оргазма! Она говорила мне: ей достаточно дотронуться рукой... Правда, обычно она сразу падала на пол и закрывала глаза, а тут — стояла и стояла в дверях аудитории...

(Борис Борисыч — Нинульке, 1968 г.)

— В этом есть своя эстетика!

(Л. Костюков)

— Идеология была всегда! Даже у первобытных миф требовал жертвоприношений. Но то было как-то более естественно, как более естественна молния, содержащая электричество. Она может убить, но случайно, а электрический стул совсем наоборот...

(Игорь, 1968 г.)

— Я, стыд головушке, я одна во всем виновата! Когда она подала к нам заявление, одновременно подал Волков, он сейчас в МГУ, знаете? Автор двух книг... И вот... он сделал две орфографические ошибки в заявлении. Ну, я решила выбрать эту... стыд головушке, парвеню... Я была ведь секретарем Учёного совета тогда!

(М. В. Гемпель, 1970 г.)

— По-моему, всё было проще. В том году дочь деканши подлежала распределению. Пятый курс, что вы хотите! Поэтому мама была не прочь находиться со всем факультетом в отличных отношениях!.. Вот и совала свой пульс доверительно. Оргазмы, возможно, ранее и были, но в то время уже климакс сидел в кустах: пиф-паф!..

(Римма Викторовна, 1985 г.)

— Нет, ребята, слово «эротика» нам было незнакомо на третьем курсе! Это же 68-й год, наши танки уже в Чехословакии! Какая тут эротика?.. А вино «Эрети» мы назвали «Эроти» уже в 80-м году, когда наши танки вошли уже в Афган!

(Царёв, 1985 г.)