Антология современной уральской прозы - [10]

Из этого Вы делаете вывод, что взаимоотношения и обоюдные чувства человека и дикой природы возможны до определённого лишь момента. Может быть, Вы и правы, однако грустно, если это так...

Что касается меня, то я настолько закалился в нынешней моей обстановке, что уже как должное воспринимаю любой факт окружающей действительности, каким удивительным он ни казался бы.

К вопросу о Хухре. Мне удалось кое-что разузнать у деда. Поет эта жаба три дня в году, но прошли эти три дня или только ещё должны настать — я не знаю, он мне не говорит. И, тем не менее, я всё равно её услышу — я упрямый, Вы знаете.

Да, вот ещё: в своем письме Вы, ссылаясь на научные данные, опровергаете факт существования в наших краях жаб-повитух, так как зоной их обитания считается Западная Европа. Я, к сожалению, не очень силён в географии и биологии и не знаю, что ответить на Ваше недоумение; желание же моё, подстрекаемое теперь ещё и любопытством и страстью к истине, возросло. Может быть, это никакая и не повитуха, и тогда наука восторжествует наконец в этих местах, к нашему обоюдному удовольствию.

На днях получил получку и закупил в книжном магазине несколько томов писем классиков, которые и перечитываю вечерами с неизъяснимым удовлетворением. А ещё приобрёл подарок Егору Дементьичу — комнатную антенну для телевизора. Телевизора, правда, ещё нет, но я думаю убедить старика в необходимости этой покупки, потому что она расширяет кругозор. Когда я преподнёс ему подарок и высказал своё пожелание, он долго молчал и думал, затем произнёс: «Это верно!» — после чего натянул между рогами антенны бечёвку, нанизал на неё рыбу и отнёс сушиться на чердак. Ну что же, полезная вещь не должна оставаться без дела. Это было ещё до того, как мы с ним совершили путешествие в лес по одному интересующему нас вопросу. А случилось всё это дело вот как.

Вы помните, я писал про девушку, которая работает в столовой, её зовут Валя? Представьте же себе, что Ваш покорный слуга сделал попытку познакомиться с нею. Райсобес ведь находится напротив столовой, об этом тоже было писано, и из окон нашего с Олимпиадой Васильевной кабинета отлично виден весь пребывающий там народ. Так вот, на днях я под конец рабочего дня выглядел момент, когда посетителей в столовой почти не было, и, собравшись с духом, отправился туда. Подойдя к раздаче, я со всей серьёзностью сказал Вале следующее:

— Не соблаговолите ли Вы, любезная Валентина, разделить мой досуг сегодня на танцах?

Она долго смеялась (хотя ничего смешного я в своих словах не предполагал) и ответила, что, во-первых, я какой-то чудной, во-вторых, в четверг танцев нет, а в третьих, с какой это стати она будет делить досуги с клиентами — ведь клиентов много, а она одна. Тут я пытался доказать, что я только отчасти клиент, а вообще-то молодой специалист и имею финансовое образование, но она в ответ посоветовала лучше как следует поесть, если уж сюда зашёл. Я не стал спорить, взял полпорции щей обыкновенных и две котлетки с гарниром и соусом пикантным и с расстройства скушал эту пищу, но без всякого аппетита. Это моё расстройство не прошло мимо глаз Олимпиады Васильевны. Она начала меня расспрашивать. Я сначала не хотел говорить и молчал, но потом всё рассказал. Олимпиада Васильевна проявила глубокое сочувствие и дала такой совет: «Ты пошустрее, пошустрее — чего там, дело холостое!» Но этим её советом мне вряд ли предстоит воспользоваться, потому что шустрее, чем в этот раз, не могу себя представить. Со своими грустными мыслями я пошёл домой, долго сидел на крылечке и не шёл в избу, даже когда хозяин позвал есть суп: во-первых, потому что был сыт, а во-вторых, очень переживал из-за своей несуразности. Старик вышел, покачал головой:

— Заболел, ли чо?

Я не ответил. Тогда он сел рядом, запалил цигарку и спросил:

— Душа болит, ага? Меня тоже этта как пальнуло в бок — свету не взвидел, пра! В огород выбрался, глядь — а это ребятишки взлезли на забор всем гамузом — ну, он на них возьми да и повались. Барахтаются, орут, сопливые, смех и грех с ними. Так чего загрустил, Генушко, ай влюбился? — он развеселился, закашлял и ткнул меня локтем в бок. — Хорошо, если так. У нас девки гладкие, баские, нравность понимают. А могутные — о-о! — Старик зачмокал.

— Никакая она не могутная, — обиделся я.

Хозяин поглядел на меня со значением, приосанился:

— По работе сошлись, али как?

— Не по работе. Там всё больше старушки.

— Это верно, — сказал Дементьич. — Дочь-та хоть чья?

— Вот уж не знаю. Всё равно не любит.

— Как так — не любит?! Ишь ты, нравность-то свою распустила! Генку моего не любит! Ах, коза! Ну, небось! Да разве ж мы с тобой недостойные какие? Техникум закончили, простое ли дело! Поди ж ты, какая задача. Ты не переживай, — он хлопнул меня по плечу. — Мы её вырешим, не то ещё вырешивали.

— Чего вы вырешивали? — вдруг разозлился я. — Это вам не забор чинить да за крысами гоняться. Это чувство. Неуправляемая, как говорится, стихия.

— Оно так. — Старик не обиделся. — А только, скажу я тебе, есть способность направление человеческому естеству определить.

— Ну, вы начали опять! Способность, естество — надоело, ей-богу!