Антология современной словацкой драматургии - [152]
>Темно.
>ДОЧЬ сидит опершись о дерево. Мобильник время от времени вибрирует. То и дело звонит. ДОЧЬ играет, выключает его.
ДОЧЬ. Я хорошая дочка своих родителей. Я люблю свою семью. Я люблю всех наших. Я знаю, что родители меня любят. Все, что они делают для меня, они делают это только из любви ко мне. Я для них значу больше, чем кто-либо другой. Возможно, брат, его мама тоже любит, но по-другому, и мама и отец очень сильно любят меня. Я — их девочка. Сколько я себя помню, я чувствую эту любовь. Мне так хорошо, что от этого даже становится плохо. Я никогда не думала, что любовь доставляет боль, скорее наоборот: я всегда думала, что это прекрасное ощущение, такое теплое. Только вот когда я вспоминаю о своих родителях, о любви, то вместо теплоты я чувствую странное волнение, я вся дрожу, кончики пальцев немеют, и я даже не могу звонить. Мое первое воспоминание о них подобно какому-то блику, чистому, нерасплывчатому, хотя мне и было всего три года. Я стою перед их сумками и вижу мобильники. Они околдовывают меня. Я тихонько залезаю в сумки и прячу мобильники. Папа сердится, его девочка спрятала так, что он не мог найти. Иметь детей — это ужасно! Мама мне говорила, но-но-но, мобильник — это мамин и папин ассистент, без него твои родители как без рук! Я не хотела, чтобы мои родители были без рук, мне было больно это даже представить себе, я сильно плакала и просила, чтобы они не остались без рук. Мама стала убирать сумки на вешалку, куда я уже не дотягивалась. И больше я не боялась, что они останутся без рук. Мы написали с мамой письмо Деду Морозу. Он не забыл про меня, и, когда мне исполнилось четыре года, он принес мне мобильник. Мой первый. На кнопке один была изображена коровка. Она говорила, что завтра принесет мне молочко. На кнопке два — пчелка. Та говорила, что ее нет дома и что она собирает медок. На тройке ворчала собака. Пойдем погуляем. Кошечка была седьмой, она мяукала: ловлю мышек, оставьте мне сообщение! И я оставила ей сообщение: когда поймаешь много мышек, приходи ко мне в гости. В окошке над кнопками появлялось изображение зверушек, которым я звонила, и я так радовалась и только с ними и разговаривала! (На мобильник.) Ага, опять брат! Дома — переполох! Я не ложилась спать, пока не узнала, что коровка принесет мне молочко или что завтра мы пойдем с собачкой на прогулку. Мама сначала немного сердилась, но ведь не могла же она отнять у меня подарок от Деда Мороза? Так не делают. Помню, как я была удивлена, когда однажды узнала, что нормальные зверушки в жизни не разговаривают. Почему? Мне было грустно. Как жалко! (На мобильник.) Опять мама. Когда я пошла в школу, мне подарили настоящий мобильник! Родители должны были быть уверены, что с их девочкой все в порядке. Мама звонила мне во время большой перемены, спрашивала, съела ли я завтрак, и я спокойно могла выбросить его в корзину. Когда мне завтрак не нравился, я проделывала это. А завтрак мне редко когда нравился. Или она выясняла, не ударил ли меня кто-нибудь, не таскал ли за волосы. Я должна была сказать правду, а когда я ей об этом сказала, она расплакалась и позвонила учительнице. Та позвала одноклассников, на следующий день меня толкали и таскали за волосы еще сильнее, я даже не знаю, кто это делал. Так что я маме уже ничего не стала говорить, чтобы она не мучилась. Когда мне было лет восемь-девять, именно тогда начали проходить большие акции в магазинах, где продавали телефоны, так я им об этом сообщала, и папа всегда обещал взять меня с собой. Я долго ждала этого, я была нетерпеливой, я хныкала, когда он не приходил. Однажды у меня была температура. Потом я слышала, как мама с упреком шептала ночью, что она, мол, тебя ждала, зачем, мол, ты обещал ей, что возьмешь ее в магазин? Я ужасно не любила ждать его. Я сидела на окне до тех пор, пока не стемнело. Мама потащила меня в постель. Случалось, что я видела его силуэт, но он тотчас же исчезал. В уличном освещении колыхались тени. В магазине моя ненависть быстро сменилась любовью. Я долго-долго выбирала, мне хотелось продлить время хотя бы настолько, сколько он заставлял меня ждать его. Я выбирала самую красивую модель, наушники… нет! Те появились позже. А тогда я выбрала себе с огоньками. «Они будут мигать, когда меня не будет с тобой и ты будешь одна», — шутил он. Я ужасно всегда боялась. Я боялась всего. А больше всего, когда оставалась одна. Я часто была одна. Я старалась не бояться, чтобы наши не переживали, что я мучаюсь. Но у меня не всегда получалось. Поэтому мне то отец, то мама звонили и спрашивали, обедала ли я, наелась ли я в столовой, как я перешла улицу перед школой, не застряла ли я в лифте, пробежала ли я мимо дверей подвала… Когда они мне звонили, огоньки улыбались, и это было здорово. Я держала трубку у уха и слушала мамин голос: «А теперь, моя хорошая, открой дверь в лифте, медленно, так, посмотри вокруг и — лети к двери. На три — старт! Из дома мне позвонишь». Потом я звонила отцу, но отец никогда не брал трубку. Он, мол, находился там, куда не доходил сигнал. Да, папа, сигнал — это очень важно. Боже, и как! Здесь, я думаю, очень слабый сигнал. Жаль. Ты как раз позвонил дочери в 25-й раз, а она не сняла трубку. Ну, давай. Когда мне было между шестью и девятью, я была в восторге от того, что у меня есть мобильник, когда я приходила домой с продленки, я звонила маме по десять раз в час. Пока она не объяснила мне, что она не может со своим сердечком разговаривать по два раза в час, что достаточно и одного раза, максимум двух раз в день. На работе, мол, со своим сердечком нельзя разговаривать. Надо быть хорошей и заниматься. Я звонила и брату, и бабушке с дедушкой, но они упрекали меня, что я долго разговариваю. Надо, мол, только сообщить что-то, а не болтать всякую чепуху, как ты. Что-то в этом роде мне говорила бабушка. Постепенно я перестала звонить нашим, они сердились на меня. А я не хотела, чтобы они из-за меня сердились. Мне нравилось набирать незнакомые числа. Однажды я позвонила одной тете на Балатоне. Та сказала, что и у нее есть внучка, которая живет очень далеко, и что поэтому ей очень грустно и что в Балатоне много воды. Мне тогда и в голову не пришло, как это она меня понимает, ведь Балатон находится в Венгрии. Мне казалось, что по своему мобильнику я могу договориться со всем миром. Пока не пришел счет. Мама плакала, я плакала, папа ударил маму, мама меня, и все равно мы должны были заплатить. Наши одолжили денег: ведь у них всего одна девочка. Я бы своего ребенка убила.
