Антология современной словацкой драматургии - [10]

БЛАНКА (Светаку). И почему ты такой… (Наливает ему воды.) Ведь он хочет тебе помочь! Ведь люди должны помогать друг другу… не так ли?

МОНИКА. Конечно! Это по-христиански.

ШЕРИФ. И по-социалистически, Моника!

МОНИКА. К сожалению, не всегда так получается на практике.

БЛАНКА. Я, например, и в самом деле хотела Сумеду помочь… Мой шурин работал в образовании, я ходила к нему… (Безрадостно улыбается. Отпивает.) У того есть один железный принцип: оставьте его в покое — и у вас будет покой!

МОНИКА. Я люблю мужчин с принципами. Но не следует на них настаивать.

ФИЛИПП (оживленно). Прекрати, Моника — ты не понимаешь…

МОНИКА. Что не понимаю?..

ФИЛИПП. Совсем ничего!.. Ты тогда нигде не работала, поэтому молчи!

МОНИКА. Ты полагаешь, что я кормилась своим телом?.. (Пауза.) Впрочем, это была бы нелегкая работа!

ФИЛИПП. Ты сидела тогда дома и спокойно переводила… А мы служили! (Рассерженно.) Маленькие служащие большой эпохи, если изволишь… К примеру, я в то время был всего лишь обычным маленьким референтом… слугой всех господ… мальчиком для битья…

МОНИКА. И у тебя был совсем обычный страх маленького референта. (Приветливо.) И тем не менее я тебя понимаю, Филипп!

ФИЛИПП. Страх?.. Нет, Моника! Только ответственность! Ответственность за других!.. (Абсолютно уверенный в своей правоте.) Что ты об этом знаешь?.. Ты ни о ком не заботишься…. А я должен думать о шестерых…

ЛУПИНО (неожиданно). Не говори! Каждый называет это иначе, а это всего лишь страх… (Пауза.) Он въедается тебе в кости… как ревматизм, и ты сразу начинаешь хромать…

МОНИКА (с интересом). И у тебя «ревматизм», Лупино?

ЛУПИНО. Черт подери, на поле я не боялся самого большого грубияна… а вот перед управдомом ощущал адский страх… (Качает головой, задумывается и вдруг смеется.) На одной учебе нам говорили, что у футбольного мяча нет души… что «душа» — это, мол, понятие идеалистическое… вот так… (Обиженно.)

ДОКТОР. Категория.

ЛУПИНО. А когда мы ездили за границу, нас всегда сопровождал молчаливый ангел-охранник… (Пьет.) Действительно, страх — это ужасное, отвратительное чувство…

МОНИКА (сердечно). Я и не подозревала, что даже футболист способен на чувства.

ЛУПИНО. Потом уже начинаешь бояться… даже товарища… даже собственной тени… (Пауза. Вдруг искренне.) Сегодня я уже не удивляюсь, что испугался тогда старого пана!

Тишина.

СИРИУС. Сумеца?..

ЛУПИНО (взвешивает, потом быстро, словно хочет выдавить из себя что-то мучительное, нечистое). Мы оттачивали технику, небольшая тренировка перед поездкой, с какими-то деревенскими любителями футбола… и в перерыв в раздевалке появился он…

ШЕРИФ. На футболе?.. Не верю!

МАРЕК (напряженно). И что хотел?..

ЛУПИНО (поспешно). Он обратился ко мне на «вы» и дал мне такой небольшой сверток… И письмо… Профессору Черетти, Рим, название улицы я уже не помню… Он попросил, чтобы я перевез это через границу.

СИРИУС. А ты?..

МАРЕК. Что ты с этим сделал?

Тишина.

ЛУПИНО. Я никогда не забуду второй тайм! Сверток я спрятал в раздевалке, письмо в тренировочные штаны, оно жгло мне задницу, как нарыв… Вдруг я почувствовал, что у меня такие… деревянные ноги… Мечусь по траве, и все мимо и мимо мяча, а эти засранцы как раз выровняли счет… Играй, Лупино, злились ребята, не прогуливайся, ты, примадонна!.. А я думал только о Сумеце… Как он узнал, что мы сегодня будем здесь? И что вообще мы сегодня играем?.. Как узнал, что мы едем за границу? И зачем я пообещал ему, что захвачу, а потом там брошу в почтовый ящик? (Пьет.) Когда я пришел домой… «Ты в своем уме? — спросила меня жена. — Отнеси в госбезопасность».

Тишина.

МАРЕК. И ты отнес?..

ЛУПИНО (измученно). Вы не понимаете?.. Я испугался профессора… Я начал взвешивать… (Монике.) Ведь и у футболиста есть голова, а не только ноги… Все было… так загадочно, подозрительно… Его выпустили из заключения… может, он меня провоцирует, может, его выпустили не просто так… может, он — провокатор…

БЛАНКА. Кто?..

ЛУПИНО. Ну, провокатор, доносчик или что-то в этом роде… Я боялся, что меня с этим свертком сцапают… и уже потом никогда не пустят за границу… (Взвешивает.) Вообще-то я тот сверток…

МОНИКА. Отнес?..

ЛУПИНО. Сжег. И сверток, и письмо… — всё!

Тишина. ЛУПИНО растерянно стоит среди молчащих одноклассников.

Я боялся! (Филиппу.) Поэтому не разглагольствуй, приятель! У нас у всех был страх…

ДОКТОР. Лучше бы ты отнес это в госбезопасность! Он не сказал тебе, что в этом свертке?

ЛУПИНО. Я ему не поверил… Я боялся, что он меня выдаст…

ДОКТОР (беззлобно, по-деловому). Ты сжег четыре года его труда! Рукопись о Сенеке, ты, балда!.. (Тишина.)

ЛУПИНО (ко всем, тихо). Я знаю… мне неприятно… (Вдруг к Доктору.) А ты не очень-то выпендривайся, Доктор! Это ты присутствовал на суде, а не я!..

ДОКТОР. Что ты хочешь этим сказать?..

ЛУПИНО. И тогда ты участвовал только в бракоразводных процессах?..

ДОКТОР. Нет! (Спокойно.) Но и тогда я делал только так называемые «легкие» статьи! Кражи, убийства, растраты — обычные преступления, если это тебя так интересует…

МАРЕК. Легкие статьи! (Почти забавляясь.) Крестьянин, в тайне от властей, забил свинью, а вы влепили ему столько, сколько положено за убийство человека, если не больше…