Антология современной азербайджанской литературы. Проза - [56]

«Семья Гусейнаги ничего не знает о происшедшей трагедии, — подумал Орудж. — А стоит ей узнать, поднимется нечто невообразимое. Ведь еще и семи дней не прошло со смерти Балами, а теперь вот и старший сын его ушел из жизни, да еще таким образом. Вот это трагедия так трагедия. Страшная трагедия. Жуткая…»

И то, что он сам, Орудж, напрямую причастен к этой трагедии, никак не укладывалось в голове. Разве он, Орудж, виноват? Разве он затеял этот бессмысленный спор? Разве он пошел в дом Балами, а не этот Гусейнага нагло вторгся к нему? Если бы Орудж не перехватил лопату, она тогда опустилась бы ему на голову. И теперь в верхней комнате, возле кровати лежал бы не Гусейнага, а он, Орудж, с проломленным черепом. Что он должен был сделать? Он защищал себя́. Ну что ж, раз так, отчего ты не заявишь в милицию и не расскажешь все как есть? Уж не от того ли, что все выглядит не совсем правдоподобно? И даже если ему поверят, как он сможет обо всем этом рассказать? Даже если дело передадут в суд и его оправдают, все равно у него на лбу до скончания дней будет клеймо «убийца». Это означает конец всему — уважению в обществе, карьере, работе.

Выехав из переулка на шоссе, он мысленно перебирал все за и против и, наконец, окончательно пришел к единому выводу — мол, правильно поступает, что не заявляет в милицию. И потом — то, что произошло, нельзя назвать преступлением, это скорее несчастный случай, на месте которого не осталось никаких следов. Ни единой зацепки. Если он правильно себя поведет, никто его, Оруджа, не посмеет и не сможет, главное, обвинить в убийстве. Самое главное — не потерять самообладания, выдержки; вести себя так, словно ничего не произошло, словно он ни о чем не ведает…

Орудж поведет себя как надо, он профессиональный психиатр и умеет владеть собой. Ни один изощренный следователь не выведет его из себя. А в том, что рано или поздно ему придется держать ответ перед правосудием, у него не было сомнений. Даже если подтвердится версия, что это несчастный случай, все равно к нему обратятся, хотя бы для наведения справок: кто в тот день был на даче? У кого еще мог быть ключ? Знает ли он этого человека? Видел ли он его раньше? Были у него какие-либо отношения с его семьей?

На все эти вопросы он без запинки должен будет дать точные, исчерпывающие ответы. Да, и еще надо обеспечить себе алиби.

Направив машину к больнице, бросил на ходу удивленному сторожу:

— У меня здесь бумаги остались, должен их взять. Весь день работал и вдруг обнаружил, что часть бумаг оставил на работе.

И то, что сторож справился у него о времени, было как нельзя кстати. Орудж назвал не то время, которое показывали часы, а то, когда он находился за сорок два километра от того места, где они сейчас стояли, то есть время, когда он, размахнувшись опустил лопату на голову Гусейнаги. Выйдя из больницы, зашел в магазин и, купив там зубную пасту, справился у продавца о его самочувствии. Вошел затем в аптеку и спросил валокордин. Услышав в ответ «у нас нет», взорвался:

— А что у вас вообще есть? Что ни спросишь — нет. Час назад я заходил и спрашивал аспирин, и опять вы ответили «нет». Что это за аптека, если в ней даже аспирина нет?

Аптекарь, знавший Оруджа, удивился:

— Доктор, аспирин у нас есть. Кто вам сказал, что его нет?

— Не знаю… Здесь молодая девушка сидела, она сказала.

* * *

Когда Орудж открыл дверь своим ключом и вошел, Пакиза удивилась:

— А ты разве не на даче?

— Нет, сегодня не ездил, вспомнил по дороге, что послезавтра у меня доклад, а материалы все дома и в больнице. Сегодня я должен буду поработать до утра. А ты, пожалуйста, освободи корзину, поставь все в холодильник, чтоб продукты не испортились.

Сцену эту Орудж сыграл довольно естественно и сам собой остался доволен. Однако при этом всего его била мелкая дрожь. Никак не мог совладать с собой, успокоиться. То, что произошло два часа назад, не выходило у него из головы. Принял душ, вначале горячий, затем холодный. Наполнив ванну водой, залез в нее, лег на спину, расслабился — подумал, если вскрыть себе вены в теплой воде, то это приятный конец, без боли незаметно отходишь в мир иной, подальше от того кошмара, который его теперь окружал. Однако он тотчас подавил в себе эти мысли… Рассердился на себя — какого дьявола? Пролежав полчаса в ванне, вышел, высушил феном волосы. Казалось, немного успокоился. Пакиза принесла ему крепкий чай с лимоном.

— Тебе звонили. Я сказала, что ты купаешься.

— Кто звонил? — спросил Орудж.

— Сказал — Балами.

— Кто?

— Балами.

Орудж почувствовал, как чуть не остановилось сердце. Балами! Балами, который вот уже несколько дней как умер. Отец Гусейнаги, которого он три часа назад убил?!

Безусловно, этот звонок связан с происшествием на даче. Может, это не сам Балами, а кто-либо из членов его семьи. Во всяком случае этот звонок неспроста.

Пакиза, сменив остывший чай, спросила:

— Ты не голоден?

Внимание Пакизы, ее услужливость, ласковый голос несколько утешили Оруджа — он знал, что бы с ним ни случилось, Пакиза его не покинет, не предаст. Даже если его посадят в тюрьму (о ужас, и это не исключено), Пакиза — его последняя опора. Он не надеялся на подобную преданность даже со стороны сына, не говоря о других своих родственниках и друзьях. Об Офелии в этом смысле он даже вообще не думал. С облегчением подумал про себя: «Хорошо, что не встретился с ней».