Антология сатиры и юмора России XX века. Том 2. Виктор Шендерович - [26]

Наконец, толпы славянской молодежи снесли Уральский хребет — и Западная Россия, никого буквально не спросив, объединилась с Восточной.

Штирлицу уже не надо было ничего делать: режим разваливался в автономном режиме. Единственное, что позволял себе старый бригаденфюрер, — это время от времени бить Холтоффа бутылкой по голове, но и это было уже скорее данью традиции, чем необходимостью: нашедший себя Холтофф и без того крушил рейх как мог… Собственно, никакого рейха уже не было: Дойч-Банк давал за марку полцента, гестапо окончательно перешло на рэкет; какие-то умельцы втихую акционировали имущество гитлерюгенда…

Юный резерв партии давно торговал чизбургерами в «Макдоналдсе» и вместо Вагнера в открытую тащился от группы «Qeen». Деморализованные войска вермахта, сопровождаемые улюлюканьем, покидали Варшаву и Москву…

Летом девяносто первого группа отчаявшихся национал-патриотов изолировала борца со шнапсом в его резиденции на Черном море и, собравши пресс-конференцию, объявила все, что случилось в фатерлянде после восемьдесят шестого года, недействительным.

При этом руки у патриотов тряслись.

Ранним августовским утром Штирлиц приехал к Холтоффу и, растолкав, объяснил ему, что — пора. Попросив Штирлица покрепче ударить его бутылкой по голове, Холтофф вышел в прямой эфир и позвал берлинцев на баррикады.

Через пару дней, подцепив тросами за шеи, берлинцы уже снимали с площадей изваяния фюрера, а свободолюбивый немецкий народ во главе с активистами гестапо рвал свастики и громил сейфы в здании ЦК НСДАП. Разгромив сейфы, демократы-гестаповцы с немецкой аккуратностью жгли документы…

Вернувшийся с Черного моря борец со шнапсом рейха уже не застал.

…Полковник Исаев сидел в своем любимом кабачке «Элефант», накачиваясь импортным пивом (своего в Германии давно не было). Задание, которое он поставил сам себе полвека назад, было выполнено с блеском — нацистское государство лежало в руинах. И только одно мучило старенького Максима Максимовича: он никак не мог вспомнить — где раньше видел лицо лидера Либерально-демократической партии фатерлянда, этого болтливого борца за новую Германию, вынырнувшего вдруг из ниоткуда и мигом взлетевшего в политическую элиту страны (взлетевшего, поговаривали, на деньги Бормана).

Он вспомнил это по дороге домой — и, вспомнив, остановил машину и долго потом сосал валидол.

Лицо борца с гитлеризмом было лицом провокатора Клауса, агента четвертого управления РСХА, собственноручно застреленного Штирлицем под Берлином полвека назад. Клаус не только выжил, но ничуть не постарел, а только раздобрел на спонсорских харчах — и теперь, не вылезая из телевизоров, уверенно вел фатерлянд к новой жизни.

Штирлиц выключил зажигание и заплакал тяжелыми стариковскими слезами.

Злоба дня [21]

Когда по радио передали изложение речи нового генерального секретаря перед партийным и хозяйственным активом города Древоедова, Холодцов понял, что началась новая жизнь, и вышел из дому.

Была зима. Снег оживленно хрустел под ногами в ожидании перемен. Октябрята, самим ходом истории избавленные от вступления в пионеры, дрались ранцами. Воробьи, щебеча, кучковались у булочной, как публика у «Московских новостей». Все жило, сверкало и перемещалось.

И только в сугробе у троллейбусной остановки лежал человек.

Он лежал с закрытыми глазами, строгий и неподвижный. Холодцов, у которого теперь, с приходом к власти Михаила Сергеевича, появилась масса неотложных дел, прошел было мимо, но тотчас вернулся.

Что-то в лежащем сильно смутило его.

Оглядев безмятежно распростертое тело, Холодцов озадаченно почесал шапку из кролика. Такая же в точности нахлобучена была гражданину на голову. Такое же, как у Холодцова, было у гражданина пальто, такие же ботинки на шнурках, очки…

Озадаченный Холодцов несмело потрепал человека за обшлаг, потом взял за руку и начал искать на ней пульс. Пульса он не нашел, но глаза гражданин открыл. Глаза у него были голубые, в точности как у Холодцова.

Увидев склонившееся над собою лицо, гражданин улыбнулся и кратко, как космонавт, доложил о самочувствии:

— В порядке.

При этом Холодцова обдало характерным для здешних мест запахом.

Сказавши, гражданин закрыл глаза и отчалил из сознания в направлении собственных грез. Сергей Петрович в задумчивости постоял еще немного над общественно бесполезным телом — и пошел по делам.

«А вроде интеллигентный человек», — подумал он чуть погодя, вспомнив про очки.

Передавали новости из регионов. Ход выдвижения кандидатов на девятнадцатую партконференцию вселял сильнейшие надежды. Транзистор, чтобы не отстать от жизни, Холодцов не выключал с эпохи похорон — носил на ремешке поверх пальто, как переметную суму.

Ехал он к Сенчиллову, другу-приятелю университетских лет.

Сенчиллов был гегельянец, но гегельянец неумеренный и даже, пожалуй, буйный. Во всем сущем, вплоть до перестановок в политбюро, он видел проявление мирового разума и свет в конце туннеля, а с появлением на горизонте прямоходящего генсека развинтился окончательно.

В последние полгода они с Холодцовым дошли до того, что перезванивались после программы «Время» и делились услышанным от одного и того же диктора.