Антарктика - [100]

Потом Туз протянул коробку мне.

— А мне-то за что?

Туз пожал плечами, подмигнул.

— Аванс!.. И потом… уговорить шторм — это тоже важно! Ой как важно!

Звенели прерывистые звонки — сигнал охоты. Хлопая рукавицами, шел к пушке одетый в тяжелые доспехи, похожий на космонавта гарпунер.

Слетела с людей недавняя нахохленность. В глазах разгорался холодный огонек азарта.

Туз положил тяжелую руку на рукоять машинного телеграфа, и дизеля запели еще веселее.

Все ближе и ближе вспыхивали белые столбики фонтанов.

— Неудачи кончились. Начиналась промысловая работа. Я должен был обязательно разглядеть в ней удачу. Чтобы потом рассказать другим экипажам, как ее поймать в серых и порой, казалось, совершенно обезжизненных просторах неласкового океана.

Гремит выстрел…

ДВЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА

— В гробу я видел эту Антарктику, понял?..

Я, киваю. Чего ж не понять? Десять рейсов человек сделал. Из них шесть капитаном китобойца. Десять лет подряд. В октябре уходит, в июне приходит… Тут три рейса сделал и то сам не понимаю, как выдержал! Десять рейсов! М-да…

— Ты огурчиков, огурчиков положи! Они, брат, только сейчас и вкусные, как на берег ступил. А пр-ропади Она пропадом, твоя Антарктика!.. Век бы ее не видеть!

Я накладываю на свою тарелку огурчики и киваю.

— Главное ведь что? Никакой тебе фактически мореходной практики! Вышли: Босфор — Дарданеллы — Средиземное… Гибралтар прошли, а там вниз по двадцатому меридиану — фьюить! Чеши до самой Антарктиды, не заблудишься! Это, я тебя спрашиваю, капитанское плавание? Да еще этак год-два поплавай — и тебе в пароходстве баржи не доверят!.. И правы будут. Тоже мне капитан! Ходит все время в окружении двух десятков китобойцев! В стаде. Словно кашалот какой!.. Ты… Печень, печень ложи себе! Китовая! Витамин «А» — витамин молодости! Хотя ты, правда, и не старый, а все равно положи. Для профилактики. Тебе эти три рейса по восемь месяцев еще тоже боком могут выйти. Понял?

Я накладываю на тарелку печень и опять же киваю.

— Восемь месяцев! — Он взмахивает руками — в левой вилка, в правой нож. — Три рейса, считай, уже двадцать четыре месяца. Три рейса — два года жизни долой! А у меня что их, несколько жизней, что ли? У меня одна жизнь! Ты… пирожка возьми! Лена их ох как печет! Веришь — в рейсе снятся, бывает! У меня одна жизнь, понял?

Я беру кусок сочного янтарного на цвет пирога и киваю.

— Ну бывает, бывает в пароходстве — долгий рейс. Не без этого. Бывает и там, как уйдут на полгода… Только в таком, значит, рейсе за полгода весь белый свет посмотрят. В сорока портах побывают. Тут тебе и свежие впечатления, и встречи с интересными людьми. Взять кинокамеру, такой фильм накрутить можно — «Клуб кинопутешественников» с руками и ногами оторвет. Опять же нет-нет, да и земля под твоей ногой. Хоть чужая, а твердая. Не все на палубе кренделя выписываешь. Можешь и по земле, как человек, пройтись. Не прыгая поминутно, как орангутанг какой…

А штормы бесконечные? Веришь ли, когда вдруг штиль — так я уж и спать в каюте не могу. Ей-ей!.. Все кажется — не так что-то! Чего-то, понимаешь ли, не хватает. И тревога на душе от этого. Мозги уже бултыхаться привыкли, и когда вдруг заштилит, вроде и соображаешь хуже. Хоть боцмана проси, чтоб взболтнул тебя, как микстуру какую… А китов этих попробуй разы- щи! Ты… Тоником, тоником запей! Очень даже освежает. Это ж сок хинного дерева! Нет в Антарктике китов! Понял?

Я глотнул тоника и согласно кивнул.

— А когда китов нет, что с народом делается? Мрачнеет народ. И на капитана зверем смотрит. Словно он, капитан, какую молитву знает, чтобы китов приманить. И то — понять людей можно. Не на айсберги любоваться к черту на кулички пришли! К тому же опять продолжительность рейса. Что такое китобоец — сам знаешь. Пятьдесят метров в длину, пять с небольшим в ширину… И на такой территории на восемь месяцев тридцать два гаврика. Носом к носу. Ну, в первый месяц рассказаны все анекдоты, во второй поведаны самые сокровенные мысли и душевные истории, а на третий месяц вроде и говорить не о чем. И кое-кто, ежели бескитье затянулось, начинает рычать. Кончилась у него всякая задушевность! Не хватило на рейс. И деться от него людям некуда. За борт не шагнешь. Сам понимаешь — семь тысяч метров глубина!.. А ты — капитан, ты рычать не моги, а давай работай с зарычавшим товарищем. Потому как замполита на китобойце нет. Вот и танцуешь вокруг матроса, про космонавтов ему, подлецу, рассказываешь и приводишь разные исторические примеры. А он, шельмец, сам все знает. Грамотный он вполне и в глубине души даже сознательный, а просто у него нервы не выдержали от этого серого безмолвия вокруг и вынужденного безделья.

Да и найдешь китов — опять чепуха получается! Нашли кита, тут вся власть к гарпунеру переходит. А ты вроде при нем состоишь. Что он скомандует, то и выполняй. Вроде рулевого, значит, торчишь на мостике. Есть киты — хороший гарпунер. Нет китов — плохой капитан. Промысловое чутье, говорят, потерял!.. Ты… давай-ка попробуй…

— Папа-а-а! — ворвался в распахнутое окно мальчишеский крик, и это спасло меня от агрессивного хлебосольства хозяина. Вслед за ним я поднялся и подошел к подоконнику.