Аншлаг [Рассказы о цирке] - [56]

— Отставить! — зарычал старшина.

— Но я могу схватить грипп…

Дружный хохот солдат был ответом на этот прогноз.

Первое время военную службу Николай постигал с превеликим трудом.

— Красноармеец Ольховиков! Доложите лейтенанту, что команда построена для проведения занятий.

— Хорошо.

— Вас не спрашивают, хорошо это или плохо! Выполняйте приказание.

— Иду…

Определили Ольховикова в дивизионную школу, в роту связи. «Ну что ж, — подумал он, — буду таскать провода, ставить аппараты. Справлюсь как-нибудь».

Но его посадили за парту, а на классной доске замелькали формулы, условные обозначения, задачи, понятные всем, кроме Ольховикова. Он начал побаиваться, что его непонимание примут за симуляцию…

А дело в том, что, когда составляли учетные карточки, Николай сказал, что окончил семилетку. На самом же деле он учился в «домашних условиях», что можно приравнять к двум классам, от силы — к трем.

Понятно, что такая выучка забуксовала, и Николай был вынужден признаться начальнику школы в обмане.

Тогда его направили в роту автоматчиков, точнее — в комендантскую роту, охранявшую штаб дивизии. Комиссаром дивизии был в то время Родионов, в прошлом комендант Большого театра. Узнав, что Ольховиков артист, он поручил ему организовать из мобилизованных артистов концертную бригаду. Бригада была быстро собрана и начала выступать в воинских частях. А рядовой Ольховиков постепенно постигал премудрости военной службы. Весной 1942 года он принял присягу. Ему был торжественно вручен автомат ППШ с диском.

Служил Николай добросовестно, но со страшной силой скучал по цирку. С тоской вспоминал маму с папой, красивую сестренку Викторию, которую почему-то все звали не Викой, а Вавой, и, конечно, своего верного Руслана.

(Руслан, как позднее выяснилось, попал к немцам.)

Часть, в которой служил Николай, вскоре была переброшена под Ростов, где положение на фронте сложилось не в нашу пользу.

Николай оказался в полосе отступления.

Двигались солдаты под непрерывными бомбежками, двигались пешком, на подводах и на случайных машинах. Однажды набились в цистерну, ранее возившую патоку, а затем с трудом отдирались от ее липких стен. Они двигались, а «юнкерсы» сверху поливали смертоносным огнем.

На берегу Терека, хотя и бурного, но не очень широкого, Николай примкнул к группе переправлявшихся солдат.

Увы, цирк все-таки односторонне развивает своих подданных! Ольховиков, умевший впрыгивать с земли на скачущего коня, умевший взлетать с подкидной доски аж под самый купол, в то же время элементарно неумел плавать.

В конце концов на заборах, на каких-то обломках лестниц солдаты одолели водную преграду.

Николай добрался до города Орджоникидзе. Здесь глазам не поверил! На опустевших улицах, которые по нескольку раз в день обстреливались гитлеровцами, находившимися в трех километрах от города, ярко красовались новенькие афиши, оповещавшие об открытии цирка. Воздушные гимнасты Волгины, велофигуристы Польди — все такие близкие и родные для Николая имена.

Он мигом разыскал цирк и остановился… Шатра не было, только барабан, то есть круглый зрительный зал под открытым небом.

На манеже валялась ракета Волгиных, рядом — антиподная подушка и одноколесный велосипед Польди — и никого из людей.

Наконец появился из директорского кабинета старик Митус, из группы «икарийских игр». Как выяснилось, артисты покинули город, а его оставили для присмотра за отправкой реквизита…

Старик в хлебнувшем лиха солдате поначалу Ольховикова не узнал, а узнав, вытащил мутную бутыль и дна стакана. Один наполнил фронтовику, другой — себе. Николай никогда не пил, но, желая поддержать реноме бывалого воина, лихо опрокинул задребезжавший в зубах стакан, свалился и тут же уснул.

Наутро явился к военкому. Ему предложили ожидать дальнейших распоряжений, находясь вблизи Дома офицеров. А там, под обстрелом, действовала… бильярдная.

В этой игре Николай поднаторел с детства и тут сумел показать высокий класс.

А вскоре представился случай проявить себя с другой стороны.

Гитлеровцы в результате нашего контрнаступления были отогнаны, и в Орджоникидзе прибыл командующий фронтом генерал Тюленев, с ним — начальник Политотдела и члены Военного совета. В помещении городского театра был назначен концерт армейской художественной самодеятельности.

Николай горячо взялся за дело. Ну и что, что нет Руслана, нет реквизита, нет костюма?! Артист-то есть!

Он соорудил из бильярдных киев булавы, они же потом превращались в факелы, из тряпок сделал мячи.

И вот среди песни поющих, стихи читающих и на баяне играющих появился солдат, ни того, ни другого, ни третьего не делающий. Он сначала покидал мячи, затем булавы, потом попросил выключить свет на сцене и начал бросать и ловить полыхавшие во всю мочь огни. Надо ли объяснять, что номер Ольховикова получился в программе самым ярким!

«Утомленный успехом» жонглер складывал в свой вещевой мешок реквизит, когда ему сообщили, что он должен явиться к капитану. Завтра.

— Красноармеец Ольховиков явился по вашему приказанию, — отрапортовал без запинки Николай.

Капитан, рука которого была на перевязи, усмехнулся:

— Ну, здравствуй, солдат. Не узнаешь меня?