Аншлаг [Рассказы о цирке] - [52]

Океанос был, конечно, не против Колиного увлечения. Капитолина Ивановна — тем более. К тому же она побаивалась полетов сына на подкидных досках.

А жанр Коля себе выбрал самый что ни на есть цирковой, возможный только на манеже. Жонглируют, правда, и на эстраде, но лошадь туда не выведешь. Скачут и на ипподроме, но там на лошадях не жонглируют.

К тому же жонглеров на лошади мало. Николай Никитин — звезда первой величины, тут уж ничего не скажешь. Коля если и станет когда-нибудь жонглером, то до Николая Акимовича конечно же не дотянется. Кто еще? Фреди Фабри — отличный артист. Ну, Витторио Феррони тоже мастер…

Однако все они взрослые мужчины, а тут мальчик…

Впрочем, мальчик-то не совсем обычный. Он гарцевал на лошади, не успев появиться на свет.

Гротеск-наездница Капитолина Безкоровайная и на шестом месяце находилась на коне. А это ведь не «дамский вольтиж». Гротеск-наездница не сидит на лошади, а стоит на ней, прыгает через ленты, в обруч и прочее. И тогда же Безкоровайной предсказывали, что если у нее родится мальчик, то это будет великий наездник.

Однажды на представлении лошадь занесло, наездница упала и только после падения оставила свой гротеск. Однако продолжала работать «воздушную рамку».

И когда исполняла с мужем трюк на зубнике, за кулисами беззлобно острили, что Океанос держит в зубах всю свою семью.

Но что же делать с Колей? Учиться на лошадях, подготовленных для жокейской работы, нельзя, ему нужна своя лошадь, не просто лошадь, а партнерша!

Океанос тогда сразу ничего не ответил сыну, но вечером долго совещался с женой.

Затем пошел к дрессировщику и клоуну Станиславу Шафрику, человеку более или менее состоятельному, и продал ему единственную свою драгоценность — золотые часы.

Однако денег, полученных за часы, оказалось мало.

И артисты — кто сколько мог — скинулись на лошадь для Коли. Не остался в стороне и Шафрик. Теперь нужно было только найти подходящую «партнершу», а это оказалось нетрудным.

Неподалеку от базара (дело происходило в Грозном) расположился цыганский табор. Океанос заприметил там серую лошадку, смотреть на которую было одно удовольствие. Ее выделяло какое-то обаятельное благородство линий, как нельзя более подходящее для цирка.

Артисты двинулись за покупкой чуть ли не всей программой. Каждый, кто помогал деньгами, счел нужным помочь и советом. И хотя советы были противоречивыми, в расчет принимался каждый.

Лошадь, неожиданно оказавшуюся в центре внимания, коллективно гладили, похлопывали по бокам, по крупу и по шее, сгибали ей ноги, раскрывали рот, садились верхом и даже пытались на нее встать.

В конце концов высокие договаривающиеся стороны ударили по рукам, и лошадка послушно зашагала из одного табора в другой, ибо цирковая жизнь того времени мало чем отличалась от цыганской.

Частных квартир артисты цирка не снимали. Гостиниц во сне не видели. Они жили в цирке. Ложились спать на ковер, еще не остывший от вечернего представления, и накрывались кто чем мог.

На всю труппу имелось две гримуборных — одна для женщин, другая для мужчин. Ну и, естественно, конюшня, в которой стояло пять-шесть лошадей.

Цирк был беден лошадьми, зато богат талантами.

Цирковая вольница, в которой подвизался Океанос, облюбовала юг России, где могла ставить свои шатры почти круглый год. Впрочем, не всегда успешно.

В Таганроге владелец цирка Ефимов объявил новогоднее гала-представление с великолепной программой и продал два билета. И когда «делить сбор» было нельзя за неимением такового, артисты шли в порт или на вокзал и становились грузчиками. Надо было кормить людей и лошадей.

Порой сваливалась удача. Когда цирк соседствовал с базаром, артисты оккупировали пустующие — за неимением товара — ларьки. Прежде всего они оклеивали стены цирковыми плакатами, затем втаскивали железную печку-буржуйку и принимались готовить коллективный борщ. И ведь уплетали борщ не какие-нибудь бедолаги, вовсе нет: эквилибристки сестры Кох, джигит Алибек, жокей Багри Кук, куплетисты Рашковский и Воронцов, жокей Серж, наконец, Океанос и Безкаравайная. Словом, люди, оставившие блистательный след в цирковом искусстве.

Они меняли города, но не меняли образа жизни. Разъезжались, съезжались вновь, а распорядок дня сохраняли незыблемо.

В девять утра — все на репетиции, причем каждый помогал каждому, никаких ассистентов тогда не водилось. Зато акробаты знали толк в обращении с лошадьми, гимнасты разбирались в клоунадах, все вместе играли в пантомимах.

Конечно, всех подряд идеализировать не следует. Так, например, готовил однажды Океанос «воздушный полет», и в последний момент от него «улетел» вольтижер Чайковский. Он не только перелетал с трапеции на трапецию, но и из труппы в труппу. Его не интересовала ни дистанция полета, ни квалификация ловитора, а только деньги.

Колиной лошади надо было прежде всего придумать звучное имя, и ее назвали Бонджо. Именно Бонджо, а не Банджо, как можно предположить, потому что так назывался джазовый инструмент, ставший в те годы популярным. Наверно, в цирке решили, что к непонятному имени цыганская лошадь быстрее привыкнет.

В манеж она вошла легко, и Коля уже на третий день научился стоять на ее спине. Лошадь поначалу не понимала, что от нее хотят! Для чего она должна бежать не вперед, как прежде, а по кругу? Какой в этом смысл? И почему человек, в отличие от цыган, не сидит на ней, а стоит?