Аншлаг [Рассказы о цирке] - [50]

Но в жизни эта «живая кариатида» вела себя, мягко выражаясь, не всегда уравновешенно. Воспитания Океанос был самого что ни на есть балаганного и словам предпочитал жесты.

Ученики его и партнеры не столько опасались травм во время выступления, сколько руководительского гнева за кулисами.

Впрочем, и гнев-то не всегда был закулисным.

Когда Коля, имея всесоюзное имя и будучи награжденным орденом, тем не менее умел иногда уронить мяч, то «расчет» с ним производился «не отходя от кассы». Ходивший по центру манежа отец дожидался трюка с факелами, который шел в темноте, и адресовал жонглеру такой удар кнутом, что тому долгое время «нечем было садиться».

Все это сносилось до поры до времени безропотно, и лишь в Ленинграде Коля, опоздав на репетицию, посмел «убрать фигуру» от отцовского кулака. Кулак врезался в стену, и отец больше руки на сына не поднимал.

Столь требовательный к другим, Океанос к самому себе был попросту беспощаден. Если в его номере заваливался трюк, он рыдал за кулисами как ребенок. Партнеры в такие минуты ходили на цыпочках, и даже лошади старались не шевелиться.

К цирковой династии этот фанатик, однако, не принадлежал.

Он родился в семье мануфактурщиков Ольховиковых, но, открыв в детстве мир, где люди ложатся на гвозди, глотают пламя, летают по воздуху, твердо решил, что только его, Лени Ольховикова, здесь и не хватает! Поначалу он только вертелся возле артистов, то и дело угощал их чем мог, а те, в благодарность, учили разным несложным фортелям. Этого оказалось достаточно, чтобы в тринадцать лет Леня сбежал с цирком Альберта Сура. Расторопные мальчишки любому хозяину нужны.

Вполне вероятно, что волевая натура, ум и энергия сделали бы Леонида Сергеевича Ольховикова человеком заметным в любой другой области.

Однако Леня выбрал именно цирк. Не гнушался никакой работы, не упускал случая освоить очередной трюк или хотя бы попытаться это сделать.

Вместе с ним удрал из дома его дружок Хундадзе, тоже не представлявший жизни без цирка.

Вскоре Леня заболел, а Сур уехал, но будущий Океанос уже начинал набирать характер. Он не пожелал вернуться в сытое детство, а, чуть поправившись, отыскал балаган Сун-Ю-Куня и предложил свои услуги.

В дальнейшем Леня и Хундадзе сменили много таких «зрелищных предприятий», включая балаганы «однокранцевые». За этим красивым словом скрывался шатер, верхушку которого подпирал столб, стоящий в центре манежа. А искусство крутилось вокруг столба.

Здоровенный бугай Прусек, бывший борец, гонял четырех одров, демонстрировавших «свободу» и бежавших то в одну, то в другую сторону, а затем танцевавших вальс.

Мадам Прусек показывала «дамский вольтиж», и одно ее появление верхом на лошади, в довольно солидном возрасте, вызывало веселое оживление балаганной аудитории.

А потом «свобода» у лошадей кончалась. Прусек впрягал их в повозки и гнал дальше, обходя культурные центры на почтительном расстоянии.

В такой компании Леня быстро превратился из мальчика в артиста. Он научился висеть на трапеции, кувыркаться с Хундадзе в акробатической эксцентрике и даже держать партнера на шесте (перш).

Сильный и смелый, трудолюбивый и фанатически преданный цирку, Леня уверенно обретал мастерство, и это не осталось незамеченным. В искусстве, будь то театр или цирк, случай — одно из главных действующих лиц.

Так получилось и с Леней. В 1914 году немецкая труппа Оцеанос осталась без «нижнего», поскольку началась мировая война и «нижний» был отозван в Германию. Партнеры же не захотели нарушать выгодный для них контракт. Они пригласили Леню, и он настолько органично вписался в этот номер, что проработал с ним вплоть до 1918 года.

А затем — опять-таки вместе с Хундадзе — вступил в ряды Красной Армии. В редкие свободные минуты «циркачи», как их называли в полку, веселили бойцов, а в 1919 году они, демобилизовавшись, подались на юг, один — с наганом в память об армии, другой — почему-то с берданкой.

С труппой Оцеанос Леня успел себе сделать в цирке имя. Его и после армии продолжали звать Оцеаносом. Впрочем, это имя претерпело некоторую метаморфозу. Возможно, для немца фамилия «Оцеанос» привычна, но для русского человека труднопроизносима и еще хуже запоминаема. Незаметно буква «ц» уступила место букве «к», поскольку «океан», положенный в основу новой фамилии, известен каждому. И получилось — Океанос.

Артистическая братия — и не она одна! — в те времена на юге бурно колобродила, и демобилизованные Океанос и Хундадзе пытались навести в цирках кое-какой порядок.

Энергичного Океаноса то и дело выдвигали на руководящие должности. Когда «товарищества на марках» делили выручку, то он, открывая симпозиум, клал перед собой наган, а уж потом переходил к повестке дня. На случай особо оживленных прений Хундадзе становился рядом с берданкой через плечо.

Не имея первое время своего номера, Океанос выступал в чемпионатах французской борьбы.

Цирковые борцы, в отличие от спортивных, делились не на весовые категории, а на амплуа: любовник, комик, национальный атлет, техник, а также разного рода «маски» — красная, черная и даже «маска смерти». Без такой инсценировки никто бы на борьбу в цирк не ходил.