Аншлаг [Рассказы о цирке] - [35]

— Приходи завтра к трем в «Прибой».

И стукнул в третий раз, после чего неожиданно расслабился и дал Мухе припечатать себя к ковру.

На другой день схватка продолжалась в кафе «Прибой», причем двое — Цыган и Морено — шли на одного Балясникова.

— Цирк погиб!!! — говорил Цыган.

— Иностранцев отпустили, а своих артистов нет!!! — вторил ему Морено.

— Будут… — упрямился Балясников.

— Откуда?

— Выучим!

— За парту посадите?

— Образование никому еще не помешало.

— Ну как же, вы ведь курсы для акробатов открыли!

— И для клоунов тоже!

— Курсов больше нет!

— Слава богу!

— Наконец-то опомнились!

— Есть цирковой техникум!!!

Теперь оба гастролера оказались на лопатках.

Ночью после этого разговора атлет не спал. Он представил себе широкую, залитую солнцем дорогу, по которой крупно шагал Балясников с гордо поднятой головой. А затем увидел в каких-то сумерках Цыгана И себя, воровато петляющих в стороне, поминутно оглядываясь назад.

На другой день «Вечер силы и красоты» двинулся дальше.

А потом началась война. Морено был ранен на фронте и снова вернулся на фронт, но уже в качестве ведущего во фронтовой ансамбль песни и пляски. (Фотографий имеется несколько.)

А после победы Цыган сумел Муху отыскать. Они взяли курс на освобожденные города. Там вместо домов торчали обуглившиеся стены, и иной квартал можно было пройти по диагонали. На обломках стен неунывающие гастролеры наклеивали афиши и в пустых домах-коробках давали до двенадцати представлений в день!

А однажды зимой устроили представление на замерзшем пруду. Но народу набежало столько, что лед треснул…

Оба бросились спасать своих зрителей, и, к счастью, все обошлось без жертв.

Впрочем, одна жертва все-таки была.

Это — Цыган. В ледяной воде он пробыл дольше всех, тут же слег в больницу, а потом попросил Муху отвезти его на юг… Там, в наполовину разрушенной, но солнечной Ялте, Цыган прислонился к щербатому парапету набережной и сказал Мухе:

— Саша, я свое отгастролировал. Буду теперь отогреваться, сяду у моря да запою: «И осталась одна лишь гитара долгим вечером плакать со мной». А ты… — он положил руку на плечо атлета и сказал то, чего тот никак не ожидал услышать: — …Поезжай к Балясникову! Обещаешь?..

И вот сидит Морено в кабинете Балясникова. Начальник долго смотрит на него, а затем спрашивает:

— В каком году ты покинул цирк?

Атлет назвал год.

— М-да… — откинулся на спинку кресла начальник. — Немалый зигзаг у тебя получился! И неужели все из-за фамилии? Из-за Мухи? А?..

Морено промолчал.

— Впрочем, мы тоже без ошибок не обошлись, уж такое, видно, это дело — перестройка. — Балясников встал. — Вот что я тебе скажу… Знания твои и опыт нам нужны. Выбирай хороший город и поезжай работать инспектором манежа.

И атлет согласился.

Теперь Морено похож на капитана дальнего плавания. Впрочем, он действительно ведет цирковой корабль от пристани Пролог до пристани Финал.

А чтобы команда знала, с кем имеет дело, он все программы, расписания репетиций и прочее подписывает двойной фамилией — «Муха-Морено».

МЕСТНАЯ ТЕМА

Братья Шутовы сидели в гримерной молча, и хотя работу закончили, переодеваться ни один из них не спешил.

Возле зеркала лежала газета, на которой директор красным карандашом обвел следующее место: «Жаль, что у коверных клоунов отсутствуют репризы на местные темы. Это, несомненно, противоречит традициям цирка! Артистам Шутовым следовало бы выйти в наш город и зорче всмотреться в его многообразную жизнь».

— Ну что же, — вздохнул старший Шутов, — переживем и это!

И начал было разгримировываться, но младший вскочил с места.

— Традиции! — закричал он. — Местная тема! Конечно, можно и так: я выйду, и ты спросишь, откуда я приехал? А я отвечу, что посетил все мировые столицы: был в Лондоне, Париже, Нью-Йорке и на Холодной горе.

— Это, если будем выступать в Харькове, — в тон брату продолжил партнер.

— Или за Самаркой.

— Это — если в Куйбышеве.

— Верно! Но родилась эта реприза, когда Куйбышев был еще Самарой.

— А может быть, тогда еще и Самары не было!

Оба кисло улыбнулись и замолчали.

Обычно клоунские пары подбираются по внешнему контрасту: один — большой, другой — маленький, один — толстый, другой — худой. А у Шутовых контраст «внутренний»: младший — непоседа, старший — увалень.

У младшего тысяча слов в минуту, а старший не поторопится и одного произнести. У них нет того, чтобы один играл, а другой ему подыгрывал. В их дуэте два клоуна, а не полтора.

— Или так, — продолжал после паузы младший, — ты меня обидишь, и я начну тебя проклинать: «Ах, чтоб ты пропал, ах, чтоб ты лопнул, ах, чтоб ты квартиру получил в…» — и назову самый отдаленный от центра микрорайон.

Снова наступила пауза. Клоуны начали озираться вокруг, пытаясь найти какой-нибудь предмет, за который можно было бы зацепиться. В гримерной валялись картонная колбаса, поллитровка с соской, нейлоновый таз, фанерный холодильник, собачья конура, помятый цилиндр с надписью «Уолл-стрит». Они думали, что какая-нибудь деталь давно отыгранного реквизита сможет приблизить их к отражению местной тематики. Но реквизит ничего не подсказал.

Тогда младший Шутов сорвал с себя парик, бросил его на столик и начал ниточкой снимать с носа красную нашлепку из гуммоза. Затем уставился в зеркало на свое полузагримированное лицо: