Аншлаг - [5]

Отовсюду лилась вода. Но, казалось, на количестве снега это не отражается. Высокие мокрые хребты тянулись вдоль мостовой, теснимые колесами троллейбусов, кто-то пытался их объезжать, машины буксовали. То здесь, то там попадался дворник с лопатой. Снегоочистительные агрегаты еще спали. В общем-то, не такая уж редкая картина для киевской зимы. Правда, туман был уж слишком плотен.

Лера и Петр Онуфриевич, помогая друг другу советами, кое-как добрались до угла. Здесь — в переулок. Но здесь Лера упала. «Это хорошо, что не ты», — сказала она. «И хорошо, что не вместе, — сказал Петр Онуфриевич. — Эх, как бы они сейчас покатились!» «Знал бы ты, куда я иду», — подумала Лера. «Слушай, а куда тебя несет сейчас?» — спросил Петр Онуфриевич. «Да хочу еще раз сходить на концерт». — «Это в такую рань?» — не поверил отец. «Нет. Билеты куплю».

Они посмотрели в глаза друг другу. Сумки были поставлены в снег. Они разогнулись и посмотрели друг другу в глаза. Близкие люди не часто смотрят друг другу в глаза. Живут, общаются, главным образом, так… На ощупь. Ни он, ни она не спросили: «Кто здесь последний, товарищи?». О чем они думали, глядя с улыбкой? Но вот улыбка на лицах потихоньку погасла. Эта минута оказалась столь затяжной и все поглотившей, что когда подошедший спросил: «Вы здесь будете крайними?», Петр Онуфриевич молчал. Но вскоре ответил: «Да, мы. То есть я, я».

Скользко было! Все шли с опаской. Но Лера шла, обгоняя семенивших прохожих, чувствуя все еще боль в бедре и уже не наступая на скользкие крышки канализационных люков. Троллейбус быстро примчал ее в центр. Так, с какой гостиницы будем начинать? Его определенно поместили где-нибудь здесь, в центре В одной из лучших. «Театральная», «Интурист». «Украина» или же поближе к филармонии: «Москва», «Днепр»… Лучше выйти вот здесь. Она начала с «Театральной».

Проходя через вестибюль, Валерия мельком глянула в зеркало, тут она пожалела себя острой жалостью, но, подумав, что все самое лучшее в жизни у нее еще впереди, заставила себя не раскисать, собраться, быстро подошла к окошку администратора и, страдая нещадно от звуков собственного голоса, спросила:

— Скажите, пожалуйста, в вашей гостинице остановился Вячеслав Виннер?

— Кто?

— Вячеслав Виннер, — подробно выговорила она, наклопившись, приблизив лицо к окошку.

Ей было страшно произносить такое громкое имя. Ей казалось, что все сейчас встанут из кресел, переглянувшись, все, кто сидели здесь в ожидании номера, или наоборот, в ожидании автобуса, отвозящего в аэропорт, или же просто так, неизвестно для чего, коротали время. Они встанут и направятся к ней: «Вы знаете Вячеслава Виннера? О! Вы его ищете? И он сейчас выйдет к вам? Ну, теперь мы на него посмотрим!..»

Она поэтому, цепенея от страха, погасила саму интонацию, занизила ее, уж как смогла. Она, повторяя имя, специально думала, что Вячеслав Виннер — это такой себе маленький человечек, стоматолог из Винницы, он должен приехать, она его поджидает, он должен быть здесь, он не слишком и нужен, но все-таки, знаете, гость, неудобно, человек обидится… И так далее, и все в секунду, как водится.

Но, отойдя от окошка, она увидела, что никто на нее не смотрит. Люди живут другим, подумала Лера. Другим… И сейчас, как будто впервые увидев обычных людей, подумала: не приведи господь так жить.

Выйдя на улицу, она поежилась. Низкая температура донимает тем сильней, чем выше влажность, это известно.

У парадного входа гостиницы «Интурист» стоял действительно мощный автобус, и к нему несли, пыхтя, чемоданы. Какая-то дама в шубе, но без головного убора, что-то кричала, жестикулируя, по-английски. Лера прошла со скучающим видом, удовлетворившись тем, что она все понимает, просто скука, что называется, тоска зеленая. Она углядела еще двух юнцов, стоящих у раскрытых дверей автобуса, тоже почему-то полураздетых, правда, в автобусе будет тепло, но… Но разве здесь может жить Вячеслав Виннер?! Его там и не оказалось. Ее спросили: «Он из Союза?» Что за дикая формулировка…

До «Украины» — длинный квартал, почти пустынный. Сумрачно было настолько, что, казалось, дело близится к вечеру. Тоска разливалась в душе. «Что-то вы сейчас поделываете, Вячеслав Виннер? И знаете ли вы, как горячо к вам стремится сейчас чье-то сердце… Как кто-то бродит по улицам, жаждет найти вас, думает только о вас, мечтает к вам подойти, заглянуть в глаза, ловит в своих воспоминаниях каждое ваше движение, видит вас снова и снова, а, даже найдя вас, должен будет уйти… Но — это пока. А там… Если вы догадаетесь, если вы прочитаете между строк, как бьется мое сердце, если ваше сердце подскажет, если оно вам подскажет, что нет человека ближе, чем я, мы с вами одной породы, да! И нет нужнее, чем я, вы посмотрите!.. Только впустите меня. Вы сами увидите, сами поймете это со временем… И если вы догадаетесь..» Тут ее мысль, разумеется, обрывалась. Вот в такой тоскливой мольбе, молитве, погружаясь в которую мы вообще перестаем воспринимать окружающий мир, и тумана не нужно, и так живем, как в тумане, она шла, плыла по туманной улице, зашла сначала туда, где неподвижный швейцар сказал ей, что нет, не то, тут ресторан, а потом туда, где снова сидел за стеклом администратор над раскрытыми книгами, да что там, обычная администраторша, и Лере было уже привычнее проговорить: