Аноха - [9]

Шрифт
Интервал

Тревожный и гневный гудок всколыхнул массу. Все заторопились и, словно пытаясь скорее уйти из цеха, хлынули беспорядочным потоком к выходу. Но там, взгромоздясь на пирамиду готового литья, стоял колченогий секретарь и, помахивая костылем над головой, неожиданно громко и отчетливо прозвенел:

— Товарищи… — секретарь споткнулся и кашлянул: — товарищи! Что же это такое? — Он недоуменно развел руками, словно не в силах был передать охватившего его волнения. — Я спраш-ш-шиваю… что же это та-ко-е? — снова выкрикнул секретарь и, не получив ответа, с укором тихо и проникновенно сказал: — Ну никуда ж, братцы, не го-дит-ся это…

Толпа вздохнула, но сохраняла тяжкое молчание.

— Все это от зависти… Людей не поравняешь… — раздалось из гущи толпы и все увидели говорившего: он подался вперед, к трибуне, и убежденно повторил: — От зависти все…

Это был Рябов…

— Врешь, Рябов! Врешь! — пересек вдруг рябовский размеренный голос напряженный и звонкий женский крик. — Это ты трясешься, как торгаш, над своей нормой… Это ты убил Аноху, ты… ты! Ты! — истерически клокотал крик и бился над людьми, как раненая птица.

Рябов сжался, принизился и растаял в толпе.

— Врешь, не уйдешь! Весь цех видел, — кричала Масякина, — Степка што? Кувалда тяжелая… А кто… чьи руки подали эту кувалду на анохину голову? Твои! Твои! Только ты поумней, а Степка дурак — на прямоту. Затуркали Аноху… Аноха? — куда-а ему? Аноха разве может? Да Аноха в сто разов может лучше сделать норму! И сделал. А тебе это нож в сердце… Таких, как ты, мало, што ль?! Вот, гляди, лапотные пролетарии твои… Чай, овес не посеян? Картошка не посажена? С завода, как волки в лес, в деревню бегут!..

Секретарь ячейки, ухватившись за такую опору, воспрянул духом, и, перебивая Масякину, заговорил:

— Работница правильно говорит… Есть враг в нашей рабочей среде, может быть, и под рабочей блузой… На чорта ему сдалась производительность труда? На чорта ему снижение себестоимости и прочие показатели? Отработал норму и домой — в своем хлеву ковыряться… Аноха — мо-ло-дец!.. Аноха — пер-вей-ший пролетарий! Я предлагаю осудить поступок Степана Волкова и Рябова, — об'явим бой рвачам и хулиганам, а главное — взять пример с Анохи!.. — Он передохнул немного и, подняв костыль свой с обнаженными черными сучками, вскрикнул:

— Резолюция короткая: осудить и перейти на раздельную формовку. Тысячное дело, братцы! — голос его безответно прозвучал и погас в тягостной тишине.

В это время побледневший и потный Федос, вернувшийся из больницы, шопотом бросил в толпу:

— Кон-ча-ет-ся…

10

Горячкин сидел на груде формовочной земли и ел: осторожно на коленке отрезал кусочки сала и прожевывал их старательно, не спеша, как привык все в жизни делать не торопясь. Рядом с ним Борька глотал огромные куски хлеба, жадно высасывая молоко из горлышка. Горячкин не любил торопливости — он считал ее признаком несерьезного отношения к делу. Работал он добросовестно, его горшки были безупречны, и недаром только ему поручали делать горшки для подарков от рабочих на различные конференции и с'езды.

— Мой горшок по всему Сесесеру известен, — хвалился Горячкин, — потому — на совесть делаю…

После истории с Анохой Горячкин стал еще строже к людям и чаще ворчал на Борьку. Горячкин укорял своего соседа Борьку за спешку в работе.

— Куда ты, торопыга, гонишь? И без тебя браку не оберешься…

Борька отругивался, но землю трамбовал лучше, и горшки выходили тонкостенные, аккуратные.

Борька, облизываясь, икнул и заговорил:

— А мы в ячейке вчерась тебя выдвинули по анохиному делу обвинителем, дедушка.

Горячкин даже есть перестал.

— Что я вам, аблакат какой? Не пойду.

— Там аблакатов не надо, а ты по-рабочему покрой как следует Рябова со Степкой… Так и так, мол, где такие порядки, чтоб человека убивать за старание? Ты им там и грохни. Мол, надо выполнять промфинплан…

— Да што, опять меня учить? Вот молокососы, право. Да што в мене языка нет? И скажу… Я, может, только одно слово и скажу, а мое слово дороже твоих сотен. Понял?

— Какое ж это слово, дедуш?

— А там послышишь, торопыга. Думаешь, умней тебя и на свете нету…

Хитро улыбаясь про себя, Борька что-то чертил на бумаге и потом стремительно убежал. Бумажка осталась лежать на верстаке, и белый четырехугольник ее неудержимо тянул к себе Горячкина. Он долго крепился, но, наконец, не выдержал и заглянул в бумажку.

Прочитал, минуту растерянно постоял, собираясь с мыслями, но потом быстро, по-молодому заторопился, все ускоряя свой шаг, словно боялся, что кто-то его обгонит.

— А вот не будет по-вашему… Не общелкать вам Горячкина. Молодо-зелено… Утру я вам, соплякам, нос…

Он подошел к доске об'явлений и, схватив мел, через всю доску наискось начал вычерчивать кривые буквы… И когда перед концом работы Борька сунулся к доске об'явлений, чтобы гвоздиком приколотить бумажку о вызове Горячкина группой комсомольцев, глаза его наткнулись на дрожащие линии неустойчивых букв, выведенных мелом:

«Вызываю всех комсомолов и первого Борьку на 25 горшков один на один. Могу и суместно тож по анохину вчетвером бригадой.

Горячкин».

— Прошляпили! — только и мог вымолвить обескураженный Борька.


Еще от автора Василий Павлович Ильенков
Сила жизни

Военные рассказы В. П. Ильенкова объединены темой глубокого советского патриотизма и неисчерпаемой жизненной силы советских людей, являющихся залогом их победы над тёмными силами гитлеризма. Рассказы хвалили за отсутствие надуманных сюжетов и погони за эффектами, за удачные описания природы и мастерство диалога.


Большая дорога

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Митрофан и Захарка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.