Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - [37]

Мы выехали в Манилу на довольно комфортабельном «Тайо Мару». Когда судно было готово отойти, мы обнаружили, что с нами нет Волинина. Только подняли сходни, как мы увидели фигуру человека, бегущего по набережной. Волинин прыгнул, выполнив неправдоподобное grand jete[44], словно совершил выход в своем соло в «Луке и стреле». Фью!

Приехав в Манилу, мы вели довольно веселую светскую жизнь и имели весьма умеренный кассовый успех в артистической пустыне. Кое-кому из девушек сделали предложения, но ни одна из них не уехала с Филиппин помолвленной. Некоторых поляков ужасно шокировало, что девушки время от времени выходили без дуэний. Меня удивляло, возможно ли такое, чтобы в 1922 году люди придерживались столь старомодных взглядов. С ужасом вспоминаю утренники, когда мы танцевали в изнуряющую жару в плотных крестьянских костюмах и доводили себя до изнеможения при практически пустых залах, поскольку мадам не танцевала на этих ранних представлениях. В Маниле мы проводили время, купаясь в теплом море и наблюдая за игрой в поло, и испытывали при этом чувство благодарности за то, что отели и еда были не столь дорогими, как в Японии. Мы также посетили и ночной бал Святого Андрея, на котором играли волынки и исполнялись шотландские кадрили. Мы конечно же смогли принять участие только в трезвых уанстепах и время от времени исполнявшихся вальсах, поскольку в других танцах было бы так легко получить пинок по лодыжке, отдавить пальцы на ногах или получить нечто худшее. Мне сказали, что мое мастерство в исполнении бальных танцев возросло, и это меня порадовало. Еще больше я развеселился, когда услышал, как Волинин говорил одной из девушек, осторожно кладя руку ей на талию:

– Как ты танцуешь уанстеп, Джойс? Я танцую его на полупальцах.

Павлову пригласили посетить лучшие местные театральные школы. Она вернулась очень веселая, и мы подумали, что она, наверное, открыла какого-то гениального ребенка. Оказалось – нет.

– Все было так мило, – рассказывала она. – Все работали чрезвычайно усердно, их просили сделать арабеск, а они дружно делали аттитюд! Но очень мило.

Она, по-видимому, пребывала в хорошем настроении, подумал я, иначе не сочла бы это таким милым.

Мы отправились из Манилы в Гонконг на маленьком американском суденышке. Я прекрасно помню это путешествие, потому что впервые в жизни увидел, как море становится «маслянистым», превращаясь в ровную одноцветную поверхность. Небо в тот день было розовым, и море тоже стало розовым. Один из наших пианистов, Шура Хмельницкий, играл Дебюсси, и корабельное пианино звучало словно концертный рояль. Первое, что я увидел в Гонконге, был кули с красным носом. Бедняга выглядел невероятно комично, намного смешнее, чем лондонский докер, подверженный подобной беде. Когда корабль вошел в док, нас атаковали мальчишки, продающие газеты на разных языках, за исключением, разумеется, польского. Американские заголовки вселяли изумление: «АЙСЕДОРА ВОЗВРАЩАЕТСЯ», «ДУНКАН СТАНОВИТСЯ КРАСНОЙ». Мы не могли устоять от соблазна купить газеты с этими новостями и узнали, что Айседора только что вернулась из Советской России и отправилась танцевать не куда-нибудь, а в Бостон. Она размахивала перед зрителями красным шарфом, распевая: «Он красный, и я тоже. Не давайте им приручить вас». Павлова произнесла какой-то непечатный комментарий по-русски. Советы относились к ней как к ренегатке, но таким, как Айседора, позволялось приезжать в Советскую Россию, и ее встречали там с распростертыми объятиями, и это было тяжело.

В Гонконге мы пользовались успехом, хотя не знаю, по каким критериям нас могли там оценить. Газеты хвалили меня за комический эффект, который я внес в «Волшебную флейту», а мадам поздравила меня за высокие прыжки в «Русском танце». В общем, я почувствовал себя таким же счастливым, как в Японии.

У нас было довольно много развлечений в Гонконге, как вдруг Лона Бартлетт получила телеграмму от одного из своих поклонников из Манилы, менеджера «Америкэн экспресс». Телеграмма была записана шифром, и все постояльцы отеля объединились в попытках расшифровать ее. Оказалось, она содержала следующее: «Ты выйдешь за меня замуж?» Все испытали огромное волнение, поскольку у Лоны был целый список поклонников, и сама Павлова считала ее восхитительной. На этот раз Лона приняла предложение. Жених хотел, чтобы она немедленно вернулась в Манилу и вышла за него замуж, но девушка намеревалась остаться с труппой до конца турне, а затем повидаться с родителями. В целом все это было довольно забавно, поскольку некоторые другие девушки тоже имели предложения, и мы даже начали размышлять, не приедем ли в Лондон как труппа Анны Павловой и ее танцовщиков-мужчин.

В Гонконге некоторые из нас попробовали путешествовать в портшезах для разнообразия после поездок на рикшах. Надо признаться, странное ощущение. Матери Молли Лейк уже довелось испытать необычный эксперимент с носильщиками портшезов в Кантоне. Она отправилась в длительное путешествие по городу, и все сначала шло хорошо, но вдруг оба мужчины опустили портшез на край дороги и скрылись. Ее это очень озадачило, а поскольку она оказалась единственной европейкой в квартале, где обитали местные жители, вокруг нее стала собираться большая толпа. Не очень-то приятное чувство, если ты сидишь в портшезе в полном одиночестве!