Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - [39]

По дороге в Рангун мы заехали в Пинанг. Из-за жары я спал на палубе, меня разбудили очень рано, когда моряки принялись за приборку. Но стоило встать так рано, чтобы увидеть воды и пальмы при свете зари. Корабль перевозил копру, она обладает не самым приятным запахом, но теперь, когда бы я его ни вдыхал, ко мне возвращается окружавшая меня в тот день красота. Мы сошли на берег и посетили знаменитый храм Змей. Священники, рассказавшие нам о том, что большинство змей покидают храм по утрам и возвращаются на закате, дали нам подержать змей. Я благодарен этим священникам за то, что они исцелили меня от отвращения к рептилиям, хотя змеи были очень холодными, но не скользкими, как я всегда воображал.

Мы приехали в Бирму, заказали места в отеле «Меркадо» и провели 31 декабря, провожая старый год танцами в «Эксцельсиоре», «первом месте для развлечений в Рангуне», причем Анна Павлова и Русский балет – двадцать пять артистов – объявлялись как «сенсация всего цивилизованного мира». Мы с моей партнершей, наверное, внесли этим вечером свою долю беспорядка в «Обертас», так как все время смеялись при мысли, что провожаем 1922 год. Я радовался тому, что мне удалось до конца года добиться того, в чем я себе поклялся. Я работал над новыми па для «Русского танца»: круг поворотов вприсядку на пятках, но из-за жары не смог попрактиковаться как следует. Прямо перед выходом Мюриель Стюарт сказала мне:

– Сделай сегодня новое па, Элджи!

– Не могу, – ответил я. – У меня слишком ослабли колени.

– Но эту отговорку ты выдвинул вчера вечером, – парировала она.

Добрая «старушка» Мюриель! Слово «отговорка» подстегнуло меня. Театр был полон, и в целом атмосфера внушала волнение. Я решил, что сделаю шаги, ведущие к новому па, а затем, если почувствую, что не смогу справиться, продолжу танцевать как обычно. Я просто положился на судьбу: начиная танец, я не знал, приземлюсь ли после прыжка в нужном месте или не найду места, чтобы совершить па, и просто буду выглядеть глупо. Так или иначе, мне удалось приземлиться в нужном месте и проделать свои пируэты в plie[45] на сцене. Все это требовало огромного напряжения, потому что в таких городах, как Рангун, невозможно репетировать должным образом каждый день, и я ни разу не прорепетировал это новое па под музыку. Как замечательно было, покинув сцену, услышать от всех за кулисами, что я действительно все сделал на «отлично». Павлова не поздравила меня, но девушки передали, что она была по-настоящему довольна. Так закончился 1922 год.

Впрочем, не совсем закончился, ибо мадам устроила для нас новогодний вечер. Она не смогла найти елку – а она любила деревья большие, зеленые, величественные, – так что вместо нее у нас была маленькая искусственная елочка. Стояла изнуряющая жара. Впоследствии мне неоднократно довелось встречать Рождество в Австралии с солнечными ваннами перед индейкой и рождественским пудингом, но наша вечеринка в Рангуне была столь же веселой и доставила нам, как никогда, большое наслаждение. Все мы облачились в вечерние наряды, а Павлова надела эффектное зеленое платье с ниткой красных янтарных бус, которые купила в Сингапуре. Маленькая елочка совершила храбрую попытку выглядеть прохладной и заснеженной, электрические вентиляторы на несколько минут отключили, так что мадам смогла зажечь свечи, и мы полюбовались их мягким светом. Но вскоре нам пришлось вытирать пот с лица, и мы почти обрадовались, когда вновь включили вентиляторы, а свечи принесли в жертву Новому году. Помнится, у нас был чудесный торт в форме большой книги, раскрытой на странице 1923. Был и рождественский пудинг, и, как я записал в своем дневнике, «неплохое шампанское».

После вечеринки нас всех отвезли посмотреть бирманские драмы, которые носят название пве[46]. Ничто не могло больше отличаться от утонченного исполнения театра Но или Кабуки. Грубые сцены были установлены на открытом воздухе, а зрители сидели на траве; над головой – сияющий лунный свет, странно контрастировавший с фестонами редких электрических ламп, освещавших сцену. Переднего занавеса не было, а задник расписан как кирпичная стена. Ничто не могло выглядеть менее театрально. Когда мы пришли, из ниоткуда возникли стулья и бирманцы пытались превзойти друг друга в вежливости и в стремлении нам услужить.

Никто не платил за представления пве. Все их оплачивали состоятельные бирманские семьи, считавшие это подношением богам, а если у кого-то возникало желание заплатить, полученные деньги использовались на содержание пагод. Причудливые танцы, которые мы видели, невозможно описать, они обладали странной гипнотической силой, но были лишены того изумительного равновесия, которым я так восхищался в Японии. Здесь все казалось каким-то беспорядочным и незаконченным и слишком сильно ощущалось случайное влияние Запада. Я испытывал жалость к оркестру, заключенному в своего рода клетку под сценой, где должны были непрерывно играть на своих варварских инструментах с девяти вечера до четырех или даже шести часов утра.

Бирманские девушки восхищали своим экзотическим изяществом. Они носили цветы и маленькие кисточки в волосах, башенками уложенных вокруг головы. Уголки их облегающих жакетов были скреплены таким образом, чтобы сформировать изгибы такие же, как в бирманской архитектуре, а саронги ложились изысканными складками, когда девушки грациозно передвигались по сцене. Мы узнали, что самым вульгарным и шокирующим считалось обнажить хотя бы полдюйма ноги над лодыжкой. В то же время актриса имела по крайней мере одну особую привилегию – она могла произнести со сцены любую фразу, какой бы она ни была вульгарной, и в то же время считалась совершенно скромной в личной жизни. Я постоянно думаю, до чего же это цивилизованная точка зрения. Какой контраст с еще существующим мнением европейцев, будто женщина, выступающая на сцене, недостойна уважения.