Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - [35]

Однажды в Киото, когда эта темпераментная дама вообще не явилась, я отправился вместе с остальными посмотреть самую удивительную процессию – Джидай Матсури. Раз в год душу императора Кама выводят из гробницы и провозят по городу, чтобы он посмотрел, как живут его потомки. Чтобы продемонстрировать течение времени, группы людей, участвующих в процессии, одеты в костюмы, начиная с пятидесятилетней давности, постепенно они становятся древнее и, наконец, представляют одеяния, которые носили тысяча двести лет назад. В каждой группе было слишком много людей, одетых в простые темно-синие кимоно. А жаль! По стечению обстоятельств Кошачье Личико-сан тоже пришла посмотреть эту процессию! Она стояла в переднем ряду.

Киото, древняя столица Японии, была необычайно красива. К счастью, мы отрепетировали весь репертуар, так что у нас было больше свободного времени, чтобы осмотреть замечательные храмы и дворцы. Мы танцевали в театре Минамиза, а поблизости нам показали место у реки, где, как считается, О-Куни, невольная изобретательница театра Кабуки, впервые исполнила священную Кагуру за пределами храма. Гейши Киото дали особые представления в нашу честь, и их точность можно было сравнить только с хором девушек Тиллера. Их позы и мимика были прекрасны, все мы наслаждались этим зрелищем.

Затем прошло несколько разовых представлений, которые не часто устраивали западные артисты в Японии. Одно из них произошло в злополучном городе Хиросима, он произвел на нас впечатление полным отсутствием отелей. Их там вообще не было, и большинство из нас спали в театре в актерских уборных на полу. В своей книге «С Павловой вокруг света» наш дирижер Теодор Штайер наградил меня золотой медалью за мою деятельность по охоте на пауков в ту ночь. Я никогда даже не мог вообразить, чтобы такое огромное количество отвратительных насекомых с таким упорством лезло изо всех мест. Но они лезли, и на мою долю выпала сомнительная честь убить большинство из них своей домашней туфлей. На следующий день мы были свободны и отправились на священный остров Мийаджима, находящийся во Внутреннем море. Мы увидели замечательные врата храма, выходившего в море. Деревья и цветы выглядели очень красиво, но в поистине японском стиле лил дождь, и у нас абсолютно не было никакой возможности выйти. Следующей остановкой была Хаката, куда мы добирались после тяжелого ночного переезда. Мне пришлось отказаться от своей койки в пользу одного из наших японских помощников, внезапно заболевшего лихорадкой. Наградой мне стал великолепный восход солнца над горами. В Хакате отель очень удобно присоединялся к театру, но в Мойи он находился на расстоянии нескольких миль, на другом острове.

Куда бы мы ни поехали в Японии, мы вызывали большое любопытство как на сцене, так и за ее пределами. Однажды на репетиции, когда у нас был минутный перерыв, я стоял на солнечном свету у двери, ведущей на склад декораций.

– Очень красиво, бледно-золотой цвет, – заметил директор театра, показывая на волоски моей руки, блестевшие на солнце.

Самый странный комплимент, который мне когда-либо делали! Но в конце концов, светлые волосы, наверное, действительно выглядят экзотично в стране, где все темноволосы и почти ни у кого нет волос на руках.

По всей стране мы с Сильвией Николз привлекали всеобщее внимание, а на железнодорожных станциях вокруг нас собиралась целая толпа просто поглазеть на нашу английскую белокурость.

Театры обычно были переполнены, даже кулисы, – всегда находилось множество желающих наняться в качестве рабочих сцены и бесплатно смотреть наши выступления. В Осаке кулисы так кишели рабочими сцены, что нам приходилось проталкиваться через их ряды, чтобы вернуться в свои артистические уборные. В Мойи даже сцена не принадлежала нам – в середине pa de deux крошечный японский ребенок мог пробежать через сцену, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть на танцующих. Большинство матерей были так поглощены танцем, что совершенно забывали о своих детях, и в перерывах ряд маленьких блестящих головок появлялся с нашей стороны занавеса. Им так не терпелось посмотреть, что происходит, что они подползали под занавес и даже не думали возвращаться до тех пор, пока на них не набрасывались толпой рабочие сцены.

Когда подошло к концу последнее выступление в Мойи, я по-настоящему сожалел о том, что нам предстоит покинуть Японию. Каждое мгновение пребывания в этой стране было наполнено для меня красотой и вызывало интерес. Волнению, доставленному мне тем, что я стал партнером Павловой в «Русском танце», вполне соответствовало открытие японского танца и таившегося в нем целого мира артистичности. Всю оставшуюся жизнь я намеревался оглядываться назад, на Японию, как на некий зеленый оазис.

Когда я уставал от джазовых представлений во время гастролей по США или Англии, я возвращался мыслями к школе Фуджимы, чье имя до сих пор пользуется почетом в Японии, и чувствовал себя счастливее. В 1922 году Артур Уэйли еще не перевел классическую «Повесть о Гэндзи»[42], но когда я прочел ее позже в Англии, меня поразила глава, озаглавленная «Праздник цветов». Япония осталась в моей памяти как место цветов: легкая дымка глициний и вишня в цвету, и все это на фоне кленовых листьев. И какую симпатию вызывает Правый министр