Анна, королева. Книга 1: Дочь князя - [19]

— А на равнинах разве живут шаваб?

— Нет, конечно, — княгиня покачала головой. Шаваб пришли в наши горы гораздо раньше, чем народ Межгорья. Они попросили защиты у наших князей, потому что их одолевали каптары, и царь Вардан позволил им поселиться на нашей земле, ведь они были с нами одной веры.

— А откуда они пришли?

— Вах! — воскликнула вместо ответа княгиня, — что это?

Аник, заслушавшись, забыла про свое вязанье, расшалившийся котенок загнал клубок шерсти прямо в огонь, шерсть начала тлеть и завоняло паленым.

— Ты задаешь слишком много вопросов, — сказала княгиня, — и мои рассказы отвлекают тебя. Придется все распускать, мыть шерсть и начинать вязать сначала.

Аник посмотрела на почти уже готовый чулок и сокрушенно вздохнула. Рассказы матери были ничуть не хуже сказок старой Хильды, а теперь мать не скоро согласится что-нибудь рассказать.

Вода в котле, подвешенном над очагом, закипела, и из кладовой прибежала Прудис готовить завтрак. Она одной рукой бросала в котел горсти дробленой пшеницы, доставая ее из подвешенного на шею мешочка, в другой руке Прудис держала большую деревянную ложку, которой размешивала варево.

— Давай я тебе помогу, — предложила Аник, но княгиня запретила:

— Займись своим вязаньем. Я не разрешу тебе есть, пока чулок не будет распущен, а пряжа не перемотана.

В кухню заглянул старый Кена, привратник, и сообщил, что возвращается князь, обоз уже виден из привратницкой башенки.

4.

Каждый год по окончании осенних работ, в Красной крепости, как и в других крепостях, снаряжали обоз с ежегодным налогом королю, и отправляли в столицу горной страны — крепость Твердыню. Люди в здешних местах жили плодами рук своих, и почти ничем не торговали, поэтому налог князь уплачивал натурой — шерстью, медом горных пчел, твердыми сырами из овечьего молока, которые могут храниться сколько угодно долго и не портиться, шкурами пушного зверя, водившегося в окрестных горах в изобилии, коврами ручной работы.

В этом году с обозом отправился сам князь Варгиз, пожелавший лично разобраться со сборщиками налогов — с прошлого года за князем числилась недоимка, с которой он не был согласен.

Княгиня поспешила на крепостную стену, строго воспретив Аник следовать за ней. Аник огорчилась до слез. Она очень любила наблюдать за приближающимися к крепости по извилистой дороге путниками: вначале лошади и повозки кажутся маленькими, похожими на игрушки, какие вырезАл для Аник из дерева старый Кена, а людей и вовсе трудно различить. С каждым поворотом путники увеличиваются в размерах, и видны уже колеса повозок, и ноги лошадей, и можно отличить мужчину от женщины, потом дорога уводит путников от глаз наблюдателей, свернув под скалу, на которой стоит крепость, зато становится слышен скрип колес, и топот копыт, и разговор, и, наконец, путники появляются у ворот крепости.

Со двора донесся говор. Прудис выскочила на шум. Аник прислушалась. Княгиня посылала людей навстречу князю. Ну, да, догадалась Аник, дорогу ведь занесло снегом, ее нужно расчистить. Аник смахнула согнутым пальцем слезинку со щеки. Противный котенок! Сейчас бы она вместе со всеми разгребала бы снег, а это весело — даже взрослые шалят и бросают друг в друга снегом, или борются в сугробах, и тот, кто победит, натирает побежденному щеки снегом или засовывает сосульку за шиворот.

— Мой цветочек плачет? — раздался голос старой Хильды.

— Ты не спишь? — удивилась Аник, — и как ты узнала, что я плачу? Я ведь не всхлипывала, а ты ведь ничего не видишь!

— Глаза старухи слепы, но сердце зрячее, — улыбнулась Хильда беззубым ртом, — не горюй, мой цветочек, давай я тебе помогу. Ты распускай вязанье, а я буду сматывать клубок — на это я еще сгожусь. И расскажу тебе, откуда взялись люди моего народа в ваших горах.

Аник подсела ближе к Хильде и послушно взялась за работу.

— Давным-давно, не в нашей земле, а в прекрасной горной стране жили-были люди…

5.

Но в это утро Аник так и не удалось услышать историю народа шаваб. Прибежала со двора Прудис спасать начавшую уже пригорать кашу и отправила Аник в кладовую за соленьями, а потом велела вымести пол в большом зале крепости.

— С обозом едут всадники, наверное, десять человек, или больше, гости, — скороговоркой сообщила она. — Княгиня приказала накрыть большой стол, нужно ведь накормить всех. Ой, не знаю, пост ведь сейчас, что за еда для мужчин — каша да овощи?

Но Прудис ошибалась, обоз сопровождали не гости.

Когда всадники спешились, и, разматывая на ходу башлыки, гурьбой вошли в зал, где в очаге уже гудело разведенное пламя, и стол был накрыт, и княгиня, почти такая же стройная и прямая, как до болезни, встретила их у входа, и все, жившие в крепости, толпились за ее спиной — не каждый день в крепость приезжают новые люди, да и не каждый год даже — кто-то из женщин постарше ойкнул, потом раздался радостный вскрик, еще один…

Восемь лет тому сотня всадников выступила в поход, под предводительством княжичей, под гордо развевающимся знаменем Красной крепости.

Двенадцать человек вернулись из дальних земель, и не было с ними знамени, и не было молодых княжичей.

— Вах! А мы вас похоронили давно! — воскликнул кто-то. Радостный смех сквозь слезы, и скорбные стенания — давно отболевшее и забытое горе вернулось с новой силой, будто с подсохшей раны грубо сорвали струп — наполнили зал. Одна из женщин обнимала своего сына, другому рассказывали о смерти матери, третий здоровался с бывшей своей невестой, давно ставшей чужой женой…