Аниран расправляет плечи - [30]

Эоанит не был столь старым, каким я его себе представлял. Тщательно выбритое лицо, явно покрытое каким-то защитным кремом, выглядело молодо. Я не заметил ни второго подбородка, ни седого волоска на ухоженной голове. Потому вряд ли бы мог дать Эоаниту больше пятидесяти лет. И это только ориентируясь на лицо, ведь его фигура скрывалась в бесформенных одеждах. Он был высок, а потому смотрел на меня свысока во всех смыслах этого слова. Он изучал меня столь же тщательно, как я его. Но моё лицо было для него в новинку. А черты его лица я узнал. Особенно длинный нос и губы, на мгновение сложившиеся в тонкую полоску. Я уже видел очень похожие губы. Они делали их несчастную обладательницу непривлекательной, но в тоже время подтверждали сходство. Ну и, конечно же, изгиб бровей. Такой неординарный изгиб. Грозно-привлекательный. Именно такой изгиб был на лице Мириам, когда она вспоминала об отце и неприятных временах.

— Ваша Святость, — первым отреагировал именно я, потому что Фелимид замер, зло сжав губы. Я даже успел испугаться, как бы он не набросился на тестя.

— Святейшество, — спокойно поправил меня Эоанит. — Лёгкая неловкость, несвойственная тем, кто имеет честь лицезреть меня, говорит о том, что для тебя всё происходящее в новинку. Ты не знаешь, как себя вести, а значит ты действительно родом не из этих мест. И незнание я тоже могу простить. Но ты, Фелимид… Тебе есть что мне сказать?

— Твоя дочь мертва, первосвященник Обертона, — рубанул словами Фелимид. Уважения в его голосе не было ни грамма.

В зале, как мне показалось, взорвалась молчаливая бомба. Сначала раздался всеобщий «а-а-ах!», а затем все заткнулись. И те, кто стоял на ногах, и те, кто сидел на коленях. Да даже я перепугался не на шутку, на мгновение представив, как прямо сейчас придётся рубиться с храмовниками, которые начнут тыкать пиками в брюхо Фелимида.

Но, опять же, всё оказалось совсем не так.

Эоанит лишь немного приподнял руку и знакомо щёлкнул пальцами. Ни дать ни взять — профессор Гуляев.

Стражи-храмовники и остальная свита засуетились. Они принялись не особо вежливо расталкивать окружающих. Вех тех, кто с ужасом смотрел на нас, отталкивали на безопасное для уха расстояние и практически прижимали к стенам просторного зала. И лишь когда на десяток метров вокруг не осталось ни единой живой души, первосвященник решил отреагировать словами.

— Трагедия, — слишком равнодушно произнёс он. Я попытался рассмотреть в его глазах горечь, но её там было ровно ноль. — Как это произошло?

— Ваше Святейшество, я думаю, и так в курсе всего, что происходило в Равенфире с тех пор, как было подтверждено, что в город прибыл аниран…

— С чего бы это? — по-настоящему удивился Эоанит.

— Ваше Святейшество, уж я-то знаю, на что ты способен и как внимательно относишься к любым слухам о пришельцах с небес. Уверен, твой верный слуга — святой отец Эокаст — сразу сообщил обо всём. И, как бы мне не хотелось верить в подобное, я опасаюсь, что именно ты приказал ему расспрашивать меня… э-м-м… с пристрастием. Возможно, это благодаря тебе я на всю оставшуюся жизнь буду ходить с этой наградой, — Фелимид указал пальцем на свою щеку.

— Ты переоцениваешь силу пылающего жара моей нелюбви к тебе, непутёвый муж моей бедной дочери, — очень спокойно произнёс Эоанит. Его голос даже не дрогнул от той самой нелюбви. — Она не настолько сильна, чтобы тратить её на тебя… Но всё же вопрос я задал другой: как так получилось, что ты здесь, а моей дочери, как ты утверждаешь, нет в живых? Почему не наоборот?

Фелимид очень старался держать себя в руках. Я это заметил.

— Её сожгли. Сожгли, как и нескольких слуг в моём доме. Сожгли в назидание, что мы помогли анирану покинуть Равенфир и убедили принца Тревина в его существовании.

— Кто сжёг!? — резко спросил Эоанит. — Взяли хоть одного поджигателя живьём?

— Это были люди святого отца Эокаста. Храмовники. Под покровом ночи, пока я пребывал у принца, они сожгли поместье вместе с Мириам.

— Доказательства? — Эоанит нахмурился. — Доказательства есть? Ты же дознаватель, как-никак. Королевский! С печатью о назначении, поставленной самим королём. Есть у тебя что-нибудь, кроме голословных обвинений? Обвинять воинов церкви в столь мерзостном поступке — само по себе богохульство. А обвинять без доказательств — грозит каторгой.

— Мне не нужны доказательства. Я и так точно знаю. Я умею складывать простые события. И я знаю… силу пылающего жара твоей нелюбви к дочери, Ваше Святейшество. Она ни раз расска…

— Всё, довольно! — решительно взмахнул рукой Эоанит. — Предположения и личные обиды оставь при себе. Мне нужны лишь факты, а не твоё умение складывать события. Ты не уберёг мою дочь, как я и опасался. Ты подвёл её. Ты был плохим дознавателем и оказался плохим мужем… Не смей меня перебивать, а то я действительно своей властью отправлю тебя на каторгу! — Эоанит не дал даже рта раскрыть Фелимиду. — Отныне тебя не существует. Чтобы я больше никогда тебя не видел. А если ты осмелишься ещё раз заговорить со мной в таком тоне, ни король, ни аниран тебя не спасут. Отныне — ты простой вероотступник с клеймом на щеке. И не более.