Аниара - [11]

Как трудно верить: истина есть жажда

осуществленья истинных идей.

Как трудно знать заранее свой путь.

Как трудно возносить молитвы богу,

который представляется химерой,

но мучится вполне реально, если

ему не угождаешь полной мерой.

Как трудно будням сочетаться с верой.

И как понять учение о жертве,

и как не размышлять, хотя бы молча:

не хватит ли уже невинных жертв?

Когда ж палач последний будет мертв?

О, как не размышлять, хотя бы молча.

*

Как трудно понимать закон прощенья,

от века не общавшись с мертвецами,

поскольку мрак могилы вечно нем,

и фей с жезлами не бывает в нем.

Один мертвец от гробовых пелен

для встречи с богом был освобожден,

а всем другим — слепой, безгласной гнили –

пристало ждать конца времен в могиле.

Как в будущую жизнь поверить сложно.

О, как неложна жажда новой жизни.

И как неложна жажда возрожденья.

Как хочется увидеть землю снова,

не исчезать стрекозкой пустяковой.

О да, неложна жажда возрожденья.

А вера в превосходство смерти — ложна.

Как тяжело глумление гниенья.

Как верить в будущую жизнь несложно.

И вот они лежат в земле сырой,

в слепой земле, погребены рядком,

и хором воспевают Ринд родной,

обвеянный весенним ветерком.

Они, землею став, поют хвалу

слепому богу. Этот темный бог,

не видя, ведает все лики жизни,

которые он сам во плоть облек.

***

Все мягкое со временем сгниет,

все твердое собой пребудет гордо,

но время по своим путям идет,

и станет перегноем все, что твердо.

Освободясь из мрака, перегной

становится листвой на деревцах,

рассказывает ветру, шелестя,

как рад теплу давно забытый прах.

Бездумно лето красное идет,

а жизни дух летит, неуловим,

подобно лету, что уже ушло,

и лету, что наступит через год.

***

Напрягшись, как тугая тетива,

внимали мы слепой. Шептал народ:

 - Она себе словами помогла.

Она вершин достигла мастерства.

Но это все лишь ветер и слова.  

50

Космический комик Сандон

Космический комик Сандон — аниарцев утеха,

особенно знающих толк в острологии смеха.

Когда от изгоев свой лик отвратило светило,

с апатией нашей Сандон воевал что есть силы.

От пристальных звезд становился наш дух все слабее –

космический комик Сандон изобрел свое «бе-е».

Вот тачку дурацкую он по эстраде катает —

мы дохнем со смеху, а он своим «бе» отвечает.

Но смерть и его полонила, охоча до смеха.

В космическом море утешник исчез и утеха.

Изъела Сандона тяжелая доля людская,

и дух испустил он, последнее «бе» испуская.

51

Серебряный цветок на хрупкой ветке

йедисской знати — молодая дама

изящного сложения, с прической

из разделенных надвое волос:

налево — цвета дня, направо — ночи, —

с бесценным йабским гребнем

из огненной редчайшей яшмы.

К другой йедисской даме обратясь,

рассказывает, как из паланкина

она смотрела на восход луны —

резного фонаря с осенним жаром —

над бухтой Сетокайдо.

Нашел я этих дам однажды,

когда перебирал останки Мимы,

и радовался я и удивлялся.

Когда-то Мима выудила эту

йедисскую красу, глаза, шелка,

слова, звучавшие когда-то

близ бухты Сетокайдо.

Вот дичь: всевышней Мимы больше нет.

Вот дичь: богиня умерла от горя.

Все непонятно, все необъяснимо.

Она мертва. Мы прокляты навек.

52

Останки Мимы

Смотрите, вот она,

спеленутая по последней моде,

как манекенщица, ступает.

Вот кто достоин вечно пребывать

в сверхбытии, как Афродита,

ни времени, ни соли неподвластной,

у моря,

омывающего Теб и мыс Атлантис.

Да брось ты.

Эта женщина сгнила

четыре миллиона лет назад,

и мощная культурная среда,

ее вскормившая, исчезла без следа.

Как хороша, творец!

Уму непостижимо!

И что за туалет!

Хеба, глянь-ка,

чудный пояс, а?

А крой какой!

Все для того,

чтоб женщина могла

жить жизнью своего наряда,

согласно моде и сезону,

притом — по правилам искусства

и красоты, такой глубокой,

что бухта Сетокайдо —

единственный ее достойный фон.

Воистину, уму непостижимо.

Кому страшней, творец, —

тебе — выкашивать цветущие луга?

А может, нам — любить цветы и знать,

что ни один не уцелеет?

Мы слабы — ты силен.

Ну, завелись. Идем йургить.

А знаешь,

мы можем сделать что-то в этом роде.

У нас полно и «Таньских силуэтов»

и разных выкроек из Дорисбурга. 

53

Копье

Мы странствовали десять лет, когда

настиг нас самый тонкий в мире призрак:

копье, летающее по вселенной.

Оно летело с той же стороны,

откуда мы, и не меняло курса,

и, двигаясь быстрее Аниары,

нас обогнало

и умчалось прочь.

Но долго люди, группками собравшись,

судили да рядили меж собой,

что за копье, куда летит, откуда.

Никто не знал, и что здесь можно знать?

Что ни придумай, все невероятно.

В копье поверить просто невозможно,

и не для веры создано оно.

Оно всего лишь мчится по вселенной,

бесцельно пустота его пустила.

Но все же этот призрак оказал

влиянье на умы:

трое спятили, один с собой покончил,

а пятый основал аскетов секту.

Они свое бубнили нудно, яро,

и много лет мутили Аниару.

Копье не пропустило никого. 

54

Сад Шефорка

Контакты с конструкторской группой Шефорк поощряет.

Нас в «Вечной весне», то бишь в зимнем саду, угощает.

На каждом голдондере есть такой сад непременно.

Им прозвище дали «летучие парки вселенной».

Нет мысли достойней и выше: беречь все живое.

Там рай, где природа не тронута нашей рукою.

От взгляда застывшего вечной космической дали,

от глянца машин мы в зеленую жизнь убегали.