Аниара - [13]

 — Расчеты на космическую кару

вредны и алогичны чересчур:

ведь алгоритмы космоса отличны

от алгоритмов временных культур.

Те поколенья, что достойны кары,

в земле тысячелетия гниют,

а космос только-только над землею

заносит свой обледенелый кнут.

Спокойно он показывает виды

и чертит расползанье гляционов.

 — Шел двадцать третий век, и прагондиды

уже сползли с обледенелых тронов.

Блистательное царство человека

в дыму войны блистало все тусклее,

проекты гуманистов провалились,

и снова приходилось рыть траншеи.

Холодный Гольмос — сгусток звездной пыли –

ночною мглой сиянье солнца скрыл,

и злобный ветер песнь оледененья

над миром остывающим завыл.

На полюсах взбухали шапки льда,

все дальше расползаясь по земле

пластом километровой толщины.

Шел снег земной — изящные кристаллы,

как это совершалось испокон,

к нему вдобавок снег из звездной тучи

земные зимы слил в сплошной эон.

Ледовый панцирь Арктика ковала.

Под эту исполинскую лепешку

шестнадцать тысяч зим, лишенных солнца,

Европу уложили. Понемножку

тянулись люди к югу, покидая

свои технические цитадели,

культуру берегли, но неуклонно

в оцепененье варварства коснели.

Двенадцать тысяч лет, как дикари,

на свалках замершей аппаратуры,

все ждали воскрешения зари,

земных лесов и царствия культуры.

И воротились пряжа и колеса,

натурхозяйства. Люди род за родом

к пейзажам ледниковым приучались,

к преодоленью трудностей, к невзгодам.

Холодный Гольмос двигался от солнца,

но человек доголдонских веков

считал тот черно-угольный покров

недвижущейся траурной вуалью.

Галактику укрывший вдовий плат,

он каждый вечер появлялся в небе.

Смещаясь, черно-угольный покров,

по мере удаленья от Земли

как будто уменьшался год от года,

утратив сходство с траурной вуалью.

И постепенно прояснялось Солнце.

Прошел еще десяток тысяч лет,

и траурный покров почти исчез,

и небеса опять озарены,

и полилось сияние с небес,

и тают льды, и новым поколеньям

дарованы все милости весны. 

61

С большим трудом я изобрел экран,

который создают лучи двух типов.

Придумал, как фиксировать его

в пространстве, милях в трех от корабля.

А после третьим видом излученья

послал на мой экран изображенья.

В космической кромешной пустоте

я сотворил иллюзию стены —

стены, кинообоями покрытой.

А на обоях размещал я лес,

озера в лунном свете, горы, город,

порой я выпускал туда толпу

прошествовать под флагами победы.

И эти иллюзорные обои

закрыли от людей постылый космос.

Сложил я заградительную стену

и вдоль другого борта корабля.

Шикарный получился коридор!

Так новыми химерами голдондер

отгородился от громадной пасти,

зиявшей бесконечных девять лет,

коловшей нас копьем и светом игл

и наконец исчезнувшей из виду.

Но даже иллюзорное тканье

нуждается в содействии людей.

Основа есть, теперь нужны мечты,

но люди-потребители пусты,

их пустота бездонна и жадна,

а как заполнить то, в чем нету дна?

И я попал под жернов пустоты.

Меня загнали в самый дальний угол,

грозят мне смертью, требуя ответить:

откуда на экранах пустота?

Причина — отбиваюсь я — проста.

Собой экран должны вы заполнять.

Волною временной непоправимо

разбита Мима, как Шалтай-Болтай.

Его собрать не может даже рать.

А я не Мима, чтоб заполнить вас.

Перед бездонной пустотой я пас.

Я, как штукарь, на голове стоял,

что с точки зренья духа есть паденье.

Но без поддержки трюк зазря пропал.

Впустую я потратил вдохновенье. 

62

Блюдем порядок. Лекцию о гупте

читаю я космическим курсантам.

В окно обзора тихо смотрят солнца.

Но мы-то знаем, что любой из этих

рентгеновских костров гремит, как гром,

в дыре пространства, в беге круговом.

Я слушаю, задумавшись, их грохот.

Так, верно, барабаны бьют в бою,

в котором свет извечно спорит с тьмой.

И, жалкий, сам ответы я даю

на все вопросы, заданные мной.

 — Тогда новейший, свежий взгляд на время

плюс расширенье тензорной системы

открыли нам предельно ясный путь

к раздельной симметрии, упростив

ее согласно «гупта через кви».

И не было открытия полезней

для путешествующих по небесной бездне.

Курсанты образцово маршируют

в соседний зал, где следующий лектор,

невозмутимый, собранный Двуландер,

расскажет, как построен был голдондер. 

63

Я часто видел женщину из Гонда

сидящей с мужем в зале наблюдений;

они узлы держали наготове,

годами приземленья ожидая.

На эту пару многие смотрели

с иронией космически-холодной,

но муж с женой смиренно ожидали,

когда же станет видно берег Лиры.

Простые их сердца не забывали

ни запах тмина от родных лугов,

ни хлеб, который женщина пекла

в печи, теперь навек осиротевшей.

Вперяя взгляд в Космический Проспект,

сидят, припав друг к другу, много лет —

никто из смертных не заметил, сколько —

отмет прошедших лет как будто нет

на муже и жене — лишь седина.

И вот осталась женщина одна.

Сидит, о прошлом думает она:

как жили в Гонде люди в старину,

покамест не покинула страну

Последняя Чета под вой сирен,

начав бессрочный бег от милых стен.

На взлетном поле Голдона они,

в слезах припав друг к другу, навсегда

долине Дорис молвили «прости»,

с молитвой поручив себя Судьбе.

Я наблюдал: сидит из года в год,

сидит вдова безмолвно у окна,

а мы, в Земле Обетной изуверясь,

из этого окна ведем пальбу,