Английские бунтари - [20]

«Вот, дети мои, перед вами я, ваш архиепископ, — обратился к повстанцам Сэдбери, — и, если вы причините мне вред, папа отлучит от церкви всю Англию, вы же — навечно утратите свои души». Несмотря на это, их вывели на Тауэрский холм и подвели к бревну, которому предстояло сыграть роль плахи. Сэдбери помолился, дал прощение своему палачу и стал на колени. Неискушенному в этом деле повстанцу пришлось несколько раз ударить топором, прежде чем голова архиепископа Кентерберийского отделилась от тела. Судьбу Сэдбери разделили Хейл, Джон Эпплдор — духовник короля, и Джон Легге — главный сборщик налогов. В соответствии с обычаями тех времен отрубленные головы были насажены на пики и выставлены для всеобщего обозрения на воротах Лондонского моста. В известном смысле повстанцы даже пощадили «зловредных советников», избавив их от официальной королевской казни за измену, когда осужденного вешали не до полного удушения, вспарывали живот, в еще живом виде потрошили, а затем расчленяли тело на четыре части и каждую из них выставляли напоказ в четырех различных частях города. В законе эта казнь именовалась «повешение, потрошение и четвертование».

Тем временем вокруг собора св. Павла и вдоль Чипсайда были расставлены столики на козлах, за которыми 30 королевских чиновников, как и было обещано, деловито выписывали «вольные хартии» для мэноров. Закончив очередной лист, чиновник растапливал на маленькой свечке сургуч, выливал его на пергамент, пришлепывал королевской печатью, и с этого момента лист становился официальным документом.

Некоторые отрывки таких пергаментов сохранились в местных архивах и до наших дней.

Вот что говорится в одном из них, составленном для графства Хертфордшир: «Мы, Ричард, милостью Божией король Англии и Франции и правитель Ирландии, приветствуем всех наших судебных исполнителей и иных верных слуг, кому будет предъявлена настоящая хартия. Да будет вам известно, что своей особой милостью мы отпускаем на волю всех наших вассалов, подданных и прочих в графстве Хертфордшир и настоящей хартией освобождаем каждого из них от крепостной зависимости. Мы также даруем полное прощение вышеозначенным вассалам и подданным за все преступления, акты измены, нарушения закона и грабежи, совершенные ими в любых формах всеми вместе или каждым из них в отдельности. Мы также отменяем все приговоры и постановления, принятые против них за таковые нарушения. Тем самым мы даруем им всем и каждому из них в отдельности наше полное королевское расположение, в подтверждение чего и даем сию хартию. Засвидетельствовано лично мною в Лондоне 15 июня в четвертый год моего правления»[26].

Остаток этого дня и весь следующий день повстанцы разгуливали по улицам Лондона, размахивая вольными хартиями, наслаждаясь вновь обретенной свободой и требуя, чтобы все, кто попадался на пути, клялись в верности «королю и его народу». В тех случаях, когда горожане указывали повстанцам на кого-либо как на известного притеснителя или угнетателя, его немедленно допрашивали и нередко принуждали возместить нанесенный ущерб. Некоторых даже обезглавили, поскольку король дал на это право, и среди них Джона Имворта — начальника тюрьмы Маршалси, которого даже враждебно настроенная к повстанцам «Анонимная хроника» называла не иначе, как «мучителем, не знающим жалости». Его выволокли из святилища Вестминстерского аббатства и тут же на улице казнили.

В резне приблизительно 160 фламандцев — непопулярного национального меньшинства в Лондоне — долго было принято считать виновными восставших крестьян, однако в настоящее время исследователи склонны полагать, что это дело рук самих лондонцев. Собственно говоря, фламандцы и не могли вызвать никакой вражды со стороны крестьян, большинство которых вообще не знало об их существовании. Скорее дело в том, что, будучи уроженцами областей, составляющих сейчас часть территории Бельгии и Голландии, фламандцы были, как правило, искуснейшими ткачами и весьма успешно конкурировали с членами лондонских швейной и ткацкой гильдий; те их, естественно, ненавидели и не упустили случая свести старые счеты. Этих несчастных буквально вытаскивали из собственных домов и церквей и прямо на улице резали насмерть. А для того, чтобы жертвой случайности не стал лондонец, был даже придуман, образно говоря, «экспресс-тест»: подозреваемому приказывали быстро сказать по-английски «хлеб и сыр», что фламандцы обычно произносили с сильным акцентом, и, если задержанный отвечал как фламандец, его тут же предавали смерти. Заодно были разграблены и разгромлены дома многих банкиров и ростовщиков из Ломбардии, но и это было делом рук горожан, натравленных на пострадавших, скорее всего, их деловыми конкурентами или должниками.

Постепенно многие крестьяне начали расходиться по домам. Они победили, добились свободы и теперь стремились поскорее вернуться к своим семьям и фермам; повстанческое войско медленно, но неуклонно начало таять.

По неизвестной причине Тайлер не предпринял никаких действий против Королевского совета. Он даже не поставил у здания Гардеробной часовых, тем самым позволив беспрепятственно входить и выходить оттуда знати, герольдам и гонцам. Члены же совета тем временем собрались вокруг короля, размышляя о майл-эндской встрече и ее последствиях, как над шарадой. Более того, совет, не замечая явной нелепости подобного акта, выпустил очередное воззвание, как будто он все еще управлял страной. Но реальная власть находилась в руках народа.