Англичанка на велосипеде - [68]

Ощущение гармонии и безмятежности, исходившее от кариатид, портила вторая часть полотна — та, где лежал мужчина, — сморщенная, поцарапанная, местами примятая настолько, что виднелись трещинки аппретуры для придания ткани жесткости.

Незнакомец слабо застонал под шляпой, и тут Эмили по этой манере стонать во сне сразу узнала мужа.

— Джейсон? Это ты, Джейсон?

Встав на колени, она осторожно, взявшись за края, приподняла шляпу и спустила ее с лица ему на грудь. Из открывшегося рта вырвался запах винного перегара и рвоты.

— О, Джейсон, в каком же ты состоянии!..

Отблеск серебристого предмета вдруг привлек ее взгляд. Это была бритва, парившая, как бабочка, в голубых нарисованных небесах Акрополя.

Эмили приподняла Джейсона, стащила с него пиджак, сорвала рубашку и стала осматривать его торс и руки в поисках ран или порезов. Не найдя ничего, она еще больше встревожилась и сняла с него брюки, на случай, если он вскрыл себе бедренную артерию, потом туфли и носки — нет ли порезанных вен на щиколотках или ступнях.

Джейсон стонал, сопротивлялся, просил ее прекратить. А Эмили покрывала поцелуями его босые ноги, моля простить ее, ведь она же не причиняла ему боли. Он соглашался, что нет, мол, боли она не причиняла, но его ступням было щекотно от прикосновения ее длинных растрепанных волос.

Она улыбнулась, приподняла голову, чтобы откинуть волосы назад, и спросила, не выпил ли он чего-нибудь опасного, способного нанести ему вред. Джейсон подтвердил, что да — выпил, слишком много спиртного. Не помня, что именно он пил, Фланнери признался, что поглотил невероятное количество алкоголя. Он объяснил, что уже успел поверить, что она больше никогда не вернется: либо с ней произошел несчастный случай, либо она от него ушла. Эмили с такой силой его тряхнула (чуть не размозжив ему голову об пол), так была разгневана: да как он смел такое предположить, разве были у него причины верить в подобную глупость?

Он и сам не знал теперь, почему так решил, сказал он, просто он был в таком ужасе, когда нашел дом пустым, отданным во власть тьмы и холода, да и почему, кстати, ни в одном из каминов не разжигали огонь?

Да потому, что миссис Брук уже двое суток не показывалась в Пробити-Холле, объяснила Эмили, из-за смерти ее бедняги Нельсона. Она прижимала к себе Джейсона, чтобы его согреть, потому что не могла понять, из-за чего он так дрожит — с похмелья ли, от холода или потому, что его недавно вывернуло наизнанку, а может, от пережитого страха, что он потерял ее навсегда? Эмили спросила мужа, пусть скажет, что все-таки он собирался делать с бритвой, которую она нашла парящей в нарисованном небе?

Джейсон сощурился, так что сразу стали видны все его морщинки, бесчисленное их множество; как это трогательно, подумала она, и все же это верный знак старения, он уже состарился, — и тогда этот состарившийся человек, которого она прижимала к своей груди все крепче, посмотрел ей прямо в глаза и сказал: «Как ты думаешь, зачем нужна бритва, если ею не собираются бриться?» Просто он не хотел жить, лишившись ее, не мог даже представить, как это возможно, ведь она, Эмили, воплощала для него всех женщин сразу, о которых только мог мечтать мужчина. Ты моя противоположность, говорил он ей, незнакомка моя и чужачка, моя сиротка, мой приемыш, моя удивленная малышка, которую я держал за руку на перронах вокзалов и палубе океанского лайнера, моя юная дочка, старавшаяся изо всех сил, чтобы лучше узнать мою жизнь, мою страну, моя увлеченная помощница и преданная ассистентка, моя невеста — настолько смелая, что не побоялась скандала и моей любви, способная бросить вызов всему Чиппенхэму, всему Лондону и, если понадобится, всему Соединенному Королевству, моя женушка, моя обожаемая Англичанка на велосипеде…

Пытаясь скрыть волнение, Эмили засмеялась. Если рассуждать здраво, то, не подтолкни Джейсона отчаяние к тому, чтобы напиться до бесчувствия и рухнуть на ни в чем не повинных кариатид, выронив бритву, он бы наверняка вскрыл себе вены, что должно было бы дать повод доктору Леффертсу опубликовать в «Ланцете» статью под заголовком: «Как чрезмерное употребление алкоголя может спасти человеку жизнь», что стало бы не более абсурдным, чем его теория о том, что езда на велосипеде вызывает у женщин сексуальные расстройства.

Тем временем Эмили, стонавшая от возбуждения, сменила положение тела: если раньше она находилась в «позе весталки», то есть опиралась лишь на колени, то теперь молодая женщина приняла позу «моста-трансбордера»[89], встав на четвереньки, а затем медленно, постепенно ослабляя руки и колени, соприкоснулась с телом Джейсона — живот к животу, губы — к губам; ноги ее терлись о ноги мужа, точно надкрылья о крылышки насекомого, оттого-то они с Джейсоном и прозвали эту позу «сверчковой», но этот лежачий танец, все набиравший темп, уже не зависел от усталости Эмили, отмахавшей недавно больше сотни миль на велосипеде, а накануне еще столько же, — дрожь, сотрясавшая ее тело, сузившиеся зрачки, теплая влажность между ног, обострившаяся чувствительность грудей — все это отнюдь не было последствием езды на велосипеде, а скорее стало последствием речей Джейсона, чей голос делался все тверже (вот-вот такой станет и его мужественность — напряженной, твердокаменной и в то же время заключенной в столь мягкую оболочку), по мере того как слова его звучали все нежнее; возбуждение пришло к Эмили от его отрешенного взгляда, даже от трогательного старого костюма в полоску, в который он переоделся, чтобы ее встретить.