Англичанка на велосипеде - [55]

— Ты же фотограф — не я, тебе лучше знать, что в таких случаях следует думать.

Джейсон с уверенностью произнес:

— Эти фотографии — подделка.

— Мошенничество, притом умелое, не так ли?

— Скажем так, поэтический вымысел.

Во время войны Джейсон работал на одного издателя открыток. В его обязанности входило изготовление фотокомпозиций, где на одной карточке могли присутствовать солдаты, павшие в бою, и пребывающие в добром здравии члены его семьи. За основу брался снимок молодого героя, порой впервые надевшего военную форму (нередко фото было сделано самим Джейсоном в теплице-студии Пробити-Холла; ему даже показалось, что он все еще слышит смешки солдатика и чувствует запах туалетной воды «Ярдли», которой тот себя щедро оросил, прежде чем отправиться «к фотографу»); он переносил это изображение на другой отпечаток, запечатлевший какое-нибудь счастливое семейное событие: рождественский праздник, завтрак на траве, выход в театр или прогулку по морскому берегу.

Самым трудным было добиться идеального сочетания позы модели, масштаба и окраски первого снимка с теми же параметрами персонажей, что присутствовали на втором. Джейсон, быстро освоив эту технику, наловчился изготовлять такие памятные карточки, воспевающие воинские подвиги; ему даже удалось как-то поместить фигуру унтер-офицера, погибшего в Эбютерне, на севере Франции, среди вальсирующих пар на королевском балу, устроенном в Виндзорском замке.

Семья тогда могла ему предложить лишь единственное фото, которое было сделано в военном госпитале сразу после смерти парня, и Джейсон превзошел сам себя — придал, помимо вертикального положения, несчастному мертвецу видимость жизни, превратив бинты, которыми была перевязана его грудная клетка, в элегантный укороченный фрак-спенсер.

— Если эти феи — результат мошенничества, — вновь заговорил Леффертс, — то где и когда девочки сумели набраться специальных технических знаний, необходимых для подобного трюка?

Вытерев с пальцев приставшие к ним частички сыра, Джейсон подвинул к себе номер «Стрэнда» и внимательно посмотрел на снимки.

— Что ж, мистификация удалась на славу, признаю. Но где доказательства, что девочкам вообще пришлось что-либо делать? По мне, так их роль свелась к тому, чтобы просто появиться на снимках. По чьему-то приказу. Загадочный взгляд, мечтательность — все это мне знакомо. Мне нередко приходилось фотографировать барышень, которые не имели ни малейшего желания сниматься, послушных девочек, которых приодели, причесали, как следует отмыли, только чтобы сфотографировать: стой прямо, чуть склони голову набок; скромность и достоинство — это проходит всегда и во все времена: оближи губы, улыбнись, да не так, загадочно, едва наметь улыбку, подвигай ушами взад-вперед — от этого лицо разглаживается, дыши правильно, глубоко, наполни легкие воздухом, так грудь будет казаться более женственной, и прочее. Эти фотографии, возможно, — результат усилий взрослого человека — или даже нескольких, — достаточно искушенного в фотоискусстве, а также в юных девушках. Почему им не может быть отец Элси, раз «Стрэнд» характеризует его как опытного фотографа, который устроил себе под лестницей лабораторию, где сам и проявляет снимки? Отсюда до фотомонтажа один шаг.

Эмили поставила на стол темно-коричневый купол плам-пудинга, на вершине которого с той же грацией, что и феи из Коттингли, плясали веселые язычки пламени от зажженного бренди.

— Если верить журналу, этот мистер Райт сам сначала сомневался в реальности фей. Вернее, он совсем в нее не верил и считал, что эти маленькие создания нарисованы его дочерью.

«Стрэнд», иными словами, Конан Дойл, писал, что уже в самом раннем детстве Элси малевала фей, домовых и гномиков. Она выводила их где ни попадя, пользуясь пальцем как кисточкой, обмакивая его в чернила, томатный соус, кофе, сливовое варенье, а может, и в собственные экскременты.

Джейсон закрыл глаза. Он сразу представил отхожее место где-то в глубине сада, посреди зарослей овсюга, валерианницы и жгучей крапивы, зеленую дверь с вырезанным ромбом, а внутри, на выбеленных известкой стенах, наивную когорту коричневых, а то и почерневших феерических созданий, «дерьмовых» во всех смыслах слова, похожих на вереницу рабов — все с лицами в профиль, — украшающих египетские гробницы.

— Бедняга доктор Дойл, — сказал Джейсон. — Учтем смягчающие обстоятельства: война и ее последствия отняли у него сына, брата, зятя, шурина и двоих племянников. Смеем ли мы упрекать его в том, что он повсюду стал искать знаки существования мира иного? Кстати, любовь моя, — сказал он, обратившись к Эмили, — верят ли лакота в привидения?

— Они верят в людей, — ответила та. — Верят в Великого Духа, у них даже есть танец, который так и называется: Пляска Духа; вот только этот танец не принес им ничего хорошего. Ты ведь знаешь, раз там был, верно, Джейсон?

Эмили вновь обрела недоверчивый тон, присущий ей в детстве, когда расспрашивала его на своем языке, которого Джейсон не понимал, о множестве разных вещей нового мира, куда он ее вовлек: о паровозах, об огромном городе, общественных банях, о приюте, и особенно о первой ночи, проведенной посреди моря, когда она с ужасом осознала, что вокруг одна вода, да еще дым, пахнувший углем, и железные стены, и где совсем не было травы, листьев, ягод и цветов. Перед ней, насколько хватало глаз, расстилался безбрежный водный простор, где огромные бесформенные глыбы сначала вздымались вверх, затем сталкивались, обрушиваясь друг на друга с громовыми раскатами, и тогда по лицу ее хлестала белая водяная пыль, оставлявшая на губах соленый привкус и от которой жгло глаза, не имевшая ничего общего с той золотисто-коричневой пылью, что при ярком солнечном свете поднималась от бегущих бизонов, — впрочем, здесь и солнца-то не было, оно словно исчезло.