Мальчишка говорил уверенно. О, она будет тоже ими очарована, этими феями, грациозными, милыми, а уж какая статья сопровождает фотографии — написанная со страстью, завораживающая. Сам Саймон не умел читать, но, когда брал журналы, ему рекомендовали расхваливать на все лады стиль и компетентность автора репортажа — сэра Артура Конан Дойла.
Эмили положила журнал на сиденье велосипеда, открыла его и начала листать.
Фотографии, их оказалось пять, были сделаны в одной йоркширской деревне, где в лощине среди зарослей ежевики, крапивы, подмаренника, мяты полевой, папоротника и водосбора протекал небольшой ручеек.
На первой была запечатлена Фрэнсис, девочка лет десяти, с большими и живыми, как у белки, глазами, хитроватой улыбкой и с цветами в волосах. Перед ней, совсем рядом с ее лицом (стоило дуть посильнее, и они разлетелись бы кто куда), порхало четверо крохотных крылатых созданий.
Это не были ни светлячки, ни стрекозы, ни что-либо подобное: у них были совсем человеческие тельца, конечности (тоненькие ручки и ножки), лица и вполне женственные формы. Но они были совсем маленькие, не больше ладошки Фрэнсис.
Второй особенностью фей, кроме величины, были крылья. Они росли у них на спине, довольно высоко, между лопатками. Прелестные крылышки, окаймленные узором и нарядные, как у бабочек. И хотя снимок не мог передать движения, легко было представить, как они трепещут, быстро-быстро раскрываясь и закрываясь. Порхая перед лицом Фрэнсис, одно из этих созданий играло на каком-то музыкальном инструменте, напоминающем английский рожок упрощенной конструкции. Интересно, насколько тонкий звук мог производить такой гобой?
На трех следующих снимках была изображена Элси — двоюродная сестра Фрэнсис лет шестнадцати. У девушки было красивое лицо, обрамленное длинными темными локонами (возможно, в действительности каштановыми — отпечатки были темными, поскольку фотографировали среди лесной растительности, сквозь которую с трудом пробивались солнечные лучи), падавшими ей на плечи и грудь.
На одном из этих фото Элси любовалась порханием возле самого ее носа такого крылатого создания.
Второй снимок показывал во всей красе фею (так, во всяком случае, называл ее мистер Дойл, автор статьи), чья короткая прическа «под эмансипированную девицу» странно контрастировала с романтическими буклями Элси. Фея стояла на листочке лаврового (или похожего на лавр) дерева и, казалось, собиралась что-то преподнести девушке.
На третьей фотографии Элси, сидя на траве, играла с гномом в остроносых башмачках. За спиной у него тоже трепетали, видимо, расцвеченные крылья. Казалось, гном рассыпался в любезностях перед девушкой или выплясывал средневековую сальтареллу, стараясь не задеть носком башмачка подол ее белого, раскрытого веером на густой траве, платья.
И последний снимок, пятый, демонстрировал только фей, «принимающих солнечные ванны»[75], — кузин там не было вовсе.
— Никогда не видела таких насекомых, — сказала Эмили, возвращая журнал своему неожиданному компаньону. — Интересно, они кусаются?
— Кто кусается?
— Летающие существа. И старый толстый шмель.
— Это гном. Гномы всегда старые, — сказал Саймон, — они такими рождаются.
— А ты уверен, что журнал не решил поиздеваться над читателями? — спросила Эмили. — Не совершаешь ли ты дурной поступок, продавая его?
— Ни в коем случае! — возмутился мальчик. — Мистер Конан Дойл — истинный джентльмен, и даже больше.
На лице Эмили появилась презрительная гримаса, и Саймон прибавил:
— Да вы хоть знаете, кто он?
— Мистер Дойл? Не знаю. Но ты, похоже, с ним знаком. Расскажи мне о нем.
— Если честно, то я и сам о нем ничего не знаю, — с сожалением признался мальчуган.
Когда Эмили вернулась в Пробити-Холл, дождь еще продолжался.
Оставляя за собой мокрые следы, она проследовала через комнаты с лепными потолками, пахнувшие мастикой и мышами. Терракотовая шестиугольная плитка, которой был выложен пол, местами покоробилась от осадки стен. Под одной такой плиткой, отставшей от основы и образовавшей дыру в полу библиотеки, Эмили однажды нашла листок очень тонкой, похожей на папиросную, бумаги цвета слоновой кости, где было начертано:
Видимый мир вызывал у меня ужас.
Вот почему я жил как привидение.
Подпись отсутствовала, но чернила, вероятно, изначально черные, приобрели бронзово-зеленый цвет, из чего можно было сделать вывод, что запись сделана очень давно. Кому, интересно, принадлежало это изречение и почему понадобилось прятать листок под плиткой в библиотеке?
Джейсон очень обрадовался находке. Если он и не верил в привидения, то верил в свою старую усадьбу. Пробити-Холл был расположен неподалеку от Йорка, с его ста сорока «официально зарегистрированными» привидениями, снискавшего себе славу самого посещаемого призраками города (в послевоенные времена англичане пристрастились к общению с душами умерших и фотографированию эктоплазмы). Благодаря этому посланию, отдающему потусторонним миром, отныне Пробити-Холл мог войти в очень узкий круг «домов с привидениями». Это уж точно поднимет его престиж и, разумеется, рыночную стоимость.
Эмили остановилась перед дверью в столовую и принюхалась: по-прежнему сладковато пахло мастикой, но запах мышей, к счастью, уступил место теплым и легким, вьющимся змейками клубам угольной пыли и сигарному аромату.