Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века - [53]

"Благочестивейшея и Самодержавнейшея Великоя Государыни Императрицы Анны Иоановны, Самодержицы всея России повелением во славу Бога в Троице славимого в честь Пресвятой Богоматери, в первособорной церкви славного Её Успения, отлит колокол из меди преднего восьми тысяч пуд, от создания мира в 7242, от рождества же во плоти Бога Слова 1734, благополучного ее величества царствование в четвертое лето".

Я точно знаю, что этот колокол никогда не звонил и даже не подвешивался, и что кусок откололся от него либо по причине ошибки при отливке, либо из-за позднейшего пожара[506]. Оба его барельефа не закончены, за исключением верхней части, остальное же осталось в виде беспорядочного и бессодержательного наброска. Надписи и орнаменты также не подвергались очистке резцом, ибо их углубления все еще частично заполнены металлом и песком. На внешней поверхности колокола имеются трещины, они не сквозные, не сколоты и не повреждены на концах, и у него отсутствуют всякие следы языка. Таким образом, я делаю вывод, что он был поврежден либо в результате неравномерного охлаждения столь большой массы металла, либо пострадал от пожара уже после того, как был изготовлен. То, что он никогда не висел, свидетельствует обнаруженная под ним железная решетка, на которой когда-то стояла его форма для отливки, а сам колокол был найден в яме, в которой отливался».

Вкратце расскажу о завершении нашей поездки. До Варшавы пришлось добираться шестеро суток, потому что сначала мы ехали по гололеду и снегу, отказавшись поставить тарантас на сани, ибо через пару дней трасса приобрела привычный вид. Новое шоссе, идущее почти до самого Брест-Литовска на польской границе[507], не совпадает с дорогой, по которой в Россию шел Наполеон[508]. Заболоченные верховья Днепра и польские равнины не представляли для нас никакого интереса, да и покрытая густым туманом местность не возбуждала любопытства.

При пересечении русско-польской границы звон колокольчиков русских упряжек сменился гудками почтовых рожков[509], как было в начале нашего пути в Петербург. Мы преодолели шесть тысяч миль с тех пор как слышали эти звуки! На деревьях еще висели отдельные листочки, что после совершенно безжизненной русской зимы отчасти напоминало западную осень.

Третьего ноября мы прибыли в Варшаву и на следующий день окончательно расстались с тарантасом, который почти два месяца служил нам домом и возил по северным лесам, горным уральским дорогам, калмыцким степям и землям донских казаков, а потом возвратил в край железных дорог. А через три дня мы сошли на землю Англии.

Джон Браун Горнозаводской Урал

Часть I До Урала

Путешествие из Санкт-Петербурга в Восточную Россию

Когда летом 1882 г. я вернулся в столицу Российской империи из поездки на озера Сайма в Финляндии и Онежское в Олонецкой губернии России, мой друг, являвшийся одним из старейшин санкт-петербургской общины Британо-американской конгрегационалистской церкви, в которой я одно время замещал находившегося на отдыхе в Англии пастора, предложил поехать вместе с ним в граничащую с Уральскими горами Уфимскую губернию, где у него проживал близкий родственник, чтобы посетить эти места, а при случае побывать в Оренбурге и немного заехать в Сибирь. Оттуда я мог бы отправиться в Шотландию, тем более что в это время другой церковный пастор компенсировал мне расходы, которые я понес в ходе своих поездок на вышеупомянутые озера. Меня очень тронуло стремление этих людей способствовать моим изысканиям, однако, тщательно все взвесив, я с болью в сердце отказался от этого путешествия и уехал в Шотландию.

Мне было известно состояние лесного дела на Урале, хотя я никогда там не был. Ныне покойный третий член нашей конгрегации являлся по профессии инженером, но долго прожив в тех местах, приобрел обширные познания об эксплуатации тамошних лесов и предоставил мне свои отличающиеся наблюдательностью пространные заметки.

Одному очень уважаемому мной русскому дворянину[510] принадлежали крупные рудники и обширные лесные угодья в Уфимской губернии. Решив управлять лесами на научной основе, он стал следовать моим советам и обязал своих приказчиков собирать для меня необходимые сведения. Путь моих друзей лежал из Санкт-Петербурга в Москву, затем по Волге в Нижний Новгород, потом по Каме, а оттуда – к месту назначения. От шпиля Адмиралтейства расходятся веером три проспекта протяженностью несколько миль[511]. Слева начинается самый великолепный из них, а точнее единственный, который так можно охарактеризовать, – это Невский проспект, в силу ряда причин считающийся самой прекрасной улицей Европы. В конце его находится Московский железнодорожный вокзал, куда от Александровского сада можно добраться на конке. Едва она трогается, пассажиры трижды осеняют себя крестным знамением, чтобы избежать в пути происшествий и повторяют это, проезжая мимо Казанского собора и всякого другого храма. Совсем иное видишь при отправлении поезда с Финляндского и даже Варшавского вокзалов. Значительную часть населения Финляндии составляют протестанты, поэтому летом большинство пассажиров вагонов первого и второго классов – это евреи или немцы, направляющиеся на свои летние дачи или возвращающиеся с них. По Петербурго-Варшавской железной дороге можно попасть не только в Польшу, но и в страны Западной Европы. С Московского же вокзала люди (в основном русские) едут по России. Когда при отправлении поезда они начинают креститься, некоторые смущенно опускают глаза, но я с пониманием отношусь к этому обычаю.