Ангелы с плетками - [52]

Эта игра обольщения и страха[45], в которой пустота, выбивая почву из-под ног, без конца предается избытку радости, и где прекрасная видимость, напротив, обретает смысл ужаса, способна связать вместе эти противоположности. Плотские существа, то одетые, то обнаженные, обреченные служить друг другу миражом, а затем разрушать эти миражи, разоблачать тревогу, скверну, смерть, пребывающие в них, погибают из-за игры, которая играет ими и предает их невозможному. Твоя любовь становится твоей истиной, если предает тебя тревоге. И желание желалось в тебе лишь ради обморока. Но если кто-то другой пред тобою действительно несет в себе смерть, если его способность притягивать заводит тебя в темноту, на миг отдайся без остатка ребяческому исступлению жизни: отныне у тебя есть лишь порванные платья, а твоя грязная нагота предназначена для пыток и воплей.

Два существа выбрали друг друга для сексуальной катастрофы, следуя самым сильным влечениям. Лишь в них возможное полностью участвует в игре. Требуется больше силы; красота, сила и мужество — признаки обморока. Но мужество — поверхностная добродетель: необходимо, наконец, погрузиться в ужас бытия.

Желание движется от пустоты красоты к ее полноте. Безупречная красота, ее живые, властные и неопровержимые движения способны воспламенить разрыв и в то же время замедлить, связать. Разрыв придает красоте свой похоронный ореол. В благоприятных условиях она соединяет с чистотой линий возможность нескончаемого беспокойства.

Двое любовников отдаются друг другу, объединяя свою наготу. Так они разрывают друг друга и оба надолго остаются связанными со своими разрывами.

Красота — не от мира сего, это пустота, боль, которой нет в полноте.

Небытие — по ту сторону ограниченного бытия.

В крайнем случае, небытие — то, что не является ограниченным бытием; в крайнем случае, это отсутствие, отсутствие границы. С другой точки зрения, небытие — то, чего желает ограниченное бытие; желание, объект которого — то, что не является самим желающим!

В своем изначальном порыве любовь — ностальгическая тоска по смерти. Но сама тоска по смерти — порыв, при котором смерть преодолевается. Преодолевая смерть, она стремится к потустороннему бытию отдельных существ. Именно в этом выражается смысл слияния любовников, путающих свою любовь с любовью к половому органу другого. Поэтому избирающая любовь без конца соскальзывает к моменту анонимной оргии.

Во время оргии обособленное существо умирает или, хотя бы на время, уступает место ужасной неразличимости мертвецов.

При соскальзывании существа к ужасу оргии любовь достигает своего сокровенного значения, на грани тошноты. Но обратное движение, момент поворота вспять может быть наиболее жестоким. В этот момент избранник (отдельное существо) вновь обретает себя, но теряет понятную видимость, связанную с определенными границами. В любом случае, объект выбора, в силу своего избрания — это воплощенная хрупкость, само неуловимое. Минимальные шансы встречи с ним и минимальные шансы его удержания останавливают его, делая желание нестерпимым, выходя за пределы небытия того, чем он не является. Но он не только ничтожная частица, заранее отданная безграничной пустоте: именно избыток жизни и силы в нем сделал его сообщником того, что его уничтожает. Неустранимая отдельность — перст, указующий на бездну и подчеркивающий ее безграничность. Она сама — провоцирующее разоблачение той лжи, каковой и является… Это отдельность женщины, показывающей любовнику свои obscɶna[46]. Это перст, указующий на разрыв, или, если можно так выразиться, знамя разрыва.

Отдельность необходима тому, кто жадно ищет разрыва. Разрыв так и остался бы ничем, не будь он разрывом существа, и как раз того самого существа, что избрано ради его полноты. Избыток жизни, полнота в нем — его средства для подчеркивания пустоты: эта полнота и этот избыток принадлежат ему, тем более что они растворяют его, устраняют предохранительную стену, отделяющую существо от этой пустоты. Отсюда глубинный парадокс: нас интенсивно разрывает не простой разрыв, а богатая, абсурдная, исступленная отдельность, повергающая в страх.

Отдельность избранного существа — вершина и в то же время спад желания. Сам факт достижения вершины означает, что пора спускаться. Иногда сама отдельность лишается смысла, соскальзывает к регулярному обладанию, постепенно сводится к нулю.

VII

По ту сторону порывов, связанных с утраченной непристойностью, ты достигнешь пространства, в котором царит дружба. Это пространство, где ты снова станешь безоружной, оно будет еще тяжелее, тем более что в нем повиснет длинная и тонкая молния — осознание горя, равновеликого твоему. Благодаря этому осознанию твоя опустошенность обретет уверенность в том, что молния делает опустошенность желанной. Разделенное горе — еще и радость, но оно приятно только при условии разделения. Сам факт погружения вдвоем в сладострастную опустошенность изменяет ее: тогда опустошенность каждого из любовников отражается в зеркале, коим является для него другой. Это медленное, пленительное головокружение, продляющее разрыв плоти. Облик любимого существа черпает отсюда свой душераздирающий характер и свою безумную обольстительность.