Ангелы Опустошения - [137]
– Oui.
Она опустила доллар в церковную машинку надеясь что он как-то принесет что-нибудь хорошее. Она никогда не забывала этого дня: по сути даже сегодня, пять лет спустя, до сих пор прибавляет молитву за маленькую мамашу с ребенком ползущую к алтарю на коленях:
– У нее в жизни было что-то не так. С мужем, или может быть ребенок заболел – Мы никогда не узнаем – Но я всегда буду молиться за эту маленькую женщину. Ти Жан когда ты привел меня туда ты показал мне – я никогда не верила что когда-нибудь увижу такое —
Годы спустя, когда я встретился с преподобной Матерью в Вифлеемском Бенедиктинском Монастыре и разговаривал с нею сквозь деревянную решетку обители и рассказал ей об этом, она заплакала…
А тем временем старик Penitente по-прежнему стоял на коленях раскинув руки, все ваши Сапаты и Кастры приходят и уходят а Старое Покаянье все так же остается и всегда будет, как Старик Койотль в Горах Наваха и Предгорьях Мескалеро на севере:
70
К тому же было очень смешно оказаться в Мексике с мамой потому что когда мы вышли из церкви Святой Марии сели в парке отдохнуть и порадоваться солнышку, а рядом сел старый индеец в платке, с женой, не говоря ни слова, глядя прямо перед собой в свой большой приезд в Хуарес с холмов пустыни или из-за них – Приехал на автобусе или на ослике – И Ма предложила им сигаретку. Сначала старый индеец боялся но в конце концов взял, а она предложила ему еще одну для жены, по-французски, на квебекском ирокезском французском:
– Vas il, ai paw ’onte, un pour ta femme[205], – поэтому тот взял, озадаченный – Старуха ни разу даже не взглянула на Мемер – Они знали что мы американские туристы но таких туристов никогда не бывало – Старик медленно зажег свою сигарету и уставился прямо перед собой – Ма спросила меня:
– Они боятся разговаривать?
– Они не знают как себя вести. Они никогда ни с кем не встречаются. Они приехали из пустыни. Они даже по-испански не говорят только по-индейски. Скажи «тараумара».
– Как вообще такое можно выговорить?
– Скажи «Чиуауа».
Ма говорит «Чихвахва» и старик ухмыляется ей а старуха улыбается.
– До свиданья, – говорит Мемер когда мы уходим. Мы бродим по славному маленькому парку полному детей и людей и мороженого и шариков и подходим к странному человеку с птицами в клетке, который ловит наш взгляд и вопит привлекая внимание (я повел маму задними улочками Хуареса). – Чего он хочет?
– Судьбу! Его птицы предскажут тебе судьбу! Дадим ему один песо и его маленькие птички схватят полоску бумаги и там будет написана твоя судьба!
– О’кей! Синьёр! – Птичка клювом выхватывает клочок бумаги из груды бумажек и отдает человеку. Тот со своими усиками и ликующими глазами разворачивает его. Там написано следующее:
«У тебя будет хорошая фортуна с тем кто твой сын который тебя любит. Говорит птиц».
Он отдает нам бумажку смеясь. Поразительно.
71
– Так, – говорит Мемер когда мы под руку идем по улицам Старого Хуареса, – откуда могла эта глупая птица знать что у меня есть сын или вообще что-нибудь обо мне – фу какая тут пылища! – когда эта миллионно миллионнопесчинная пустыня дует пылью вдоль дверей. – Ты мне можешь это объяснить? Что такое один песо, восемь центов? И птичка все это знала? Ха? – Как Эстер у Томаса Вулфа,[206] «Ха?», только любовь длится дольше. – Тот парень с усами нас не знает. А его птичка знала всё. – Она надежно запрятала птичкин клочок себе в кошелек.
– Птичка знавшая Жерара.
– И птичка выбрала бумажку с его сумасшедшим лицом! Ах но люди-то здесь бедные, а?
– Ага – Но правительство об этом очень сильно заботится. Раньше здесь целыми семьями на тротуарах спали завернувшись в газеты и афиши боя быков. А девушки продавали себя за двадцать центов. У них хорошее правительство после Алемана, Карденаса, Кортинеса[207] —
– Бедная птичка Мексики? И маленькая мамаша! Я всегда могу сказать что видела Мексику. – Она выговаривала «Мексе́ка» по-своему.
И вот я купил пинту хуаресского бурбона в лавке и мы отправились назад к американской автостанции в Эль-Пасо, сели в большой двухъярусный «грейхаунд», на котором было написано «Лос-Анджелес», и с ревом рванули в красных сумерках пустыни отхлебывая из пинты на своих передних сиденьях треплясь с американскими матросами которые ничегошеньки не соображали ни в Святой Марии из Гвадалупы ни в Маленькой Птичке но все равно были добрыми парнягами.
И пока автобус гнал по этой пустой дороге среди крутых пустынных холмов и горбов лавы словно по лунному пейзажу, мили и мили опустошения к этой последней слабо проступающей Чиуауаской Горе к Югу или к сухому скалистому хребту Нью-Мексико к Северу, Мемер со стаканчиком в руке сказала:
– Я боюсь вон тех гор – они пытаются сказать нам что-то – они могут свалиться нам на головы в любую минуту!
И она наклонилась сказать об этом матросам, которые расхохотались, и предложила им выпить и даже расцеловала их в вежливые щеки, и им это понравилось, такая сумасшедшая мать – Никто в Америке никогда не поймет снова что она пыталась им сказать о том что видела в Мексике или в Целой Вселенной. – Те горы там не просто так! Они там чтоб сказать нам что-то! Такие милые мальчики, – и она уснула, и всё, а автобус гудел себе дальше в Аризону.
