Ангелы не падают - [28]

— Я знаю, да. Намного?

— Прилично, — я думал об Энджи. То, что я поверил в ее ангельское происхождение, не избавляло меня от волнения за нее каждый раз, когда она танцевала на канате без страховки. Тем более в новых залах на новых сценах. — Мы же не можем еще опустить канат, верно? — уточнил я на всякий случай.

— Нет, Нил, — ответил Грэм. — Но не думаю, что это будет проблемой.

Для Энджи и правда не было проблем. Она не замечала высоты. У нее не было страха. Вечер за вечером мы смотрели друг другу в глаза, как будто я держал ее одним взглядом. А потом как всегда — овации, цветы, восторги, встречи, приемы и вечеринки в клубах, куда нас всех непременно звали. Мы жили с Энджи вместе, и часто она после выступлений отправлялась в отель одна. Даже не потому что я так любил славу. Просто потому что я был редкостным мерзавцем. Девочки, легкий флирт, легкий секс, не выходя из клуба, — все это было частью моей жизни до появления Энджи, и все это в ней осталось. Я держался Бостон, Питтсбург и почти всю Филадельфию. Я возвращался в номера отелей вместе с Энджи или сразу после интервью. Я появлялся на вечеринках только чтобы попасть в объективы камер и на страницы местных изданий. Потом я приходил в наш номер, где меня терпеливо ждала Эндж, мы ложились рядом и засыпали, обнявшись. Но так не могло продолжаться вечно.

Филадельфия обнажила недостаток секса сначала небрежно брошенной фразой Ванессы о том, что для человека, возвращающегося каждый вечер в постель к любимой женщине, я слишком напряжен, а потом небывалым напором местных поклонниц. Студентки и юные гимнастки осаждали двери служебного входа с самого первого дня нашего появления. Тренировки, репетиции и просто технические проверки заканчивались автографами и визгами. На второй вечер я сказал Энджи, чтобы не ждала меня и возвращалась в отель вместе с остальными. Когда я смыл грим и принял душ, в дверь постучали.

На пороге стояла молоденькая девочка. Такая молоденькая, что меня могли бы привлечь за совращение несовершеннолетних. Но она, конечно, была уже совращена. Пройти мимо охранника через служебный вход для таких, как она, не составляло труда. Потому что она улыбалась не губами, а глубоким вырезом декольте. Девочка поздоровалась со мной наигранно смущенно и начала осыпать комплиментами, что было совершенно без надобности — я этого не любил. Быстрый секс должен начинаться легко и так же легко заканчиваться. Без дифирамбов, без лести, без обмана и притворства. Иначе он теряет всякий смысл. Впрочем, к делу мы перешли довольно быстро. Девочка сняла обтягивающий топ, тряхнула длинными черными волосами и облокотилась на маленький столик, неловко смахнув с него несколько баночек с гримом. Через пару минут я уже трахал ее прямо на этом же столике. Проза жизни. Некрасивая, неромантичная, недостойная, — такая, какая есть. Наверное, я просто привык к этому. Привык к легкому быстрому сексу без лишних слов. Это как бонус к славе и успеху. Получите! А раз тебе что-то досталось просто так, можно сказать, на халяву, не оставлять же это пылиться в углу — надо пользоваться. И привыкаешь. Очень быстро привыкаешь. Потому что это же так просто.

— Мы еще увидимся? — зачем-то спросила девушка, натягивая трусики. Я даже не знал ее имени, — Может, сходим куда-нибудь? Я покажу тебе город…

— Нет, — быстро ответил я.

Девочка пожала плечами, собрала сначала волосы в хвост, а потом свою одежду с пола и быстро выбежала из гримерки. Я остался наедине со своим отражением. Я никогда не любил его, с самого детства. Поэтому не любил я и родительскую гримерку. Из-за этого зеркала, обрамленного матовыми лампочками. Отражение никогда не врет. Оно — твое прошлое, настоящее и будущее. Мое отражение всегда усмехалось, напоминая, что я всего лишь сын клоуна и всю жизнь проведу в бродячем цирке, развлекая толпу и борясь с желанием вскрыть себе вены после представления. Мое отражение всегда говорило мне: «Ты не справишься, Нил. Какая тебе акробатика! Посмотри на себя! Твоя физиономия только и слеплена для того, чтобы замазывать ее клоунским гримом. Твои вечно растрепанные волосы так и просятся под пышный кудрявый парик. Научись шутить, парень, и не прыгай высоко». Шутить я так и не научился, и когда мне было двенадцать, отражение мое замолчало. Я сказал, что разобью все зеркала в цирке, если оно не заткнется. Я сказал, что обязательно сбегу, стану успешным в акробатике. Только оказавшись в Нью-Йорке, я снова научился смотреть на себя в зеркало без презрения и недовольства. Да и то не сразу. Сначала я жил в комнате дешевого хостела с пятью соседями, никто из которых не говорил на приличном английском. Там было сносно — одно зеркало только в общем душе. Но даже оно смеялось украдкой, когда я умывался или чистил зубы. Мое отражение сомневалось во мне до последнего. До того самого дня, когда Грэм Донс сказал, что берет меня в труппу «Феникса» и тут же пообещал аванс, который позволит мне снять приличное жилье. Он никогда не допускал, чтобы его артисты жили в неподобающих условиях. «Если ты в „Фениксе“, должен сиять как феникс», — любил повторять Грэм. Только тогда мое отражение признало поражение. Только тогда я смог посмотреть на себя как на человека, достойного большего, чем выгоревшие, воняющие животными, шатры с развивающимися флагами. С тех пор я начал понемногу привыкать к зеркалам, начал даже любить их.