Ангелы на первом месте - [19]
Ладонями она проводит по бокам, этот плавный изгиб (талия – бёдра) всё ещё способен волновать зрительный зал.
Особенно, если твоё место в амфитеатре, где дёшево и сердито из-за воздушной ямы, зависающей над зрителями ещё одним, невидимым занавесом или пятой, что ли, стеной.
И тут она вспоминает, что однажды она вынимала газеты из ящика вместе с подругой Гелей Соколовой-Ясновой, к тому же толстуха неподалёку живёт.
Вот она и могла сказать Вальке номер а я, если, разумеется, запомнила бы: кажется, особыми аналитическими способностями Геля не блещет. Впрочем, как и многие в театре. Не только в этом.
Закономерность эта (отсутствие умных людей при повышенном количестве глупых) долгие годы казалась Марии Игоревне непостижимой, пока однажды её не осенила догадка: театр чужой глупостью живёт.
Глупостью да болью.
Сюда сбегают от бытовых или семейных неурядиц, прячутся в театре, точно в окопе, отгораживаясь от действительности. Причём не столько зрители, сколько сами актёры, прилежно раздувающие легенду о бескорыстном служении: ибо чем больше бед – тем выше градус искусства.
Чужая беда, питающая театр, не фатальна, она возникает из глупости желающих самоутвердиться, из стремления обмануть – в первую очередь себя, из попыток сочинить праздник минимальными усилиями (вечернее платье и выходные туфли на каблуке), откупиться от экзистенциальной изжоги по дешевке.
Глупость – вот на чём зиждется здание театра. Зря, что ли, интеллектуалы уже давно кормятся симфоническими концертами?!
И потом, как бы ни глупа была Геля, откуда Вогау знать про то, что
Соколова-Яснова знает?! Та в разговоре проговорилась? Или тот, хитроумным способом, вывел Гелю на интересующие его темы?!
Ага, вывел и спрашивает номер ящика. А Геля так запросто и отвечает
(Мария Игоревна представляет эту картину и смеётся), как заговорённая:
– Её ящик третий слева в шестом ряду снизу.
Охота пуще неволи. Вот и попробуй отыскать незнамо кого .
И тут до Марии Игоревны доходит, что ведь и сама Геля могла ей это письмо подкинуть. С неё станется. Не ахти какая актриса, но всё же профессионал, полностью пропитанный (отравленный) театральными законами.
Кто скажет, что у неё на уме? Разве можно быть уверенным в другом человеке? Себя-то (естественное состояние одиночки, которой неоткуда ждать помощи) проверяешь, перепроверяешь по сто раз на дню, а давать гарантии преданности за взрослую (пожилую уже), чужую женщину…
Вот и ведёт себя Геля в последняя время непонятно. Спешит всё время, глаза отводит. Или это мнительность играет Марией Игоревной как хочет?! Мда…
Сунулась к телефону, решила позвонить, спросить Гелю-партизанку напрямую, в лоб, но вовремя спохватилась: поздно. Заполночь уже.
Неприлично.
Долго не могла прийти в чувство. Курила, успокаивая волнение и дурноту в груди, не включала свет. Если много думать об одном и том же, мысли долго потом, по инерции, не могут остановиться, попадают в узкую колею, тянут последние жилы.
Мария Игоревна почувствовала себя несчастной и одинокой: одна, в пустой и тёмной, прокуренной квартире… просто жуть.
Мария Игоревна поёжилась и попыталась выдавить из себя слезу.
Но в очках плакать нельзя, поэтому она сняла очки и только тогда разрыдалась.
Шторы раскрываются и закрываются, как занавес в театре. Утро вечера мудренее.
Проснувшись, Мария Игоревна поняла: ещё во сне она решила "сбегать" в театр, даром что сегодня понедельник, выходной день.
Это она уже потом, в метро, сообразила, что театр пуст, как казарма во время манёвров, но возвращаться не стала. Просто так по городу пройтись тоже приятно…
Ан нет, в понедельник на работу не выходят лишь артисты, цеха в театре, как и положено рабочему люду, шуршат с девяти.
В круглом коридоре без окон (коридоры внутри складываются в лабиринт), возле именной гримёрки она увидела народную артистку
Лукину, которая "работала" с художником по костюмам – весёлой и разбитной Аделаидой.
Отказавшись играть в "Вишнёвом саде", Лукина уговорила Лёвочку вызвать из Москвы режиссёра Кацмана для постановки очередной мертворожденной нетленки. Разумеется, с блистательной Лукиной в главной роли.
У кого-то бисер мелкий, а у кому щи пустые. Ничтоже сумняшеся, выбрали "Без вины виноватые", начали застольные репетиции. Мария
Игоревна, реже которой, кажется, никто в театр не ходил, знала все подробности закулисной жизни от закадычной подруги Гелечки, которая хотя и жила со всеми в мире, но ролей получала всё меньше и меньше.
И в душевной простоте бесхитростного характера никого не щадила, ни правых, ни виноватых, ни подругу свою единственную.
Увидев Марию Игоревну, народная артистка Лукина встала в позицию
"Великая Ермолова на картине Валентина Серова" и резко повысила командный голос.
Нужно ли объяснять, что друг дружку они не терпели, хотя и пересекались на сцене в одной постановке. Правда, в ролях двух заклятых врагов. Так что в данном случае вполне можно сказать, что искусство и действительность сплелись в нерасторжимом единстве.
Мария Игоревна гордо, точно на плаху, прошла мимо Лукиной и громко хлопнула дверью в гримёрку. Пусть, зазнайка деревенская, знает, что мне всё равно ничего не слышно.
Все люди – путешественники, даже если они путешествуют по родному городу. Человек всегда в странствии, что бы с ним ни происходило. Люди вечно куда-то идут, едут, плывут или летят – а некоторые путешествуют, даже сидя дома. Эта книга – о том, как возникали дороги и куда они вели, как люди странствуют по ним, как принимают других странников, как помогают друг другу в пути – и как возвращаются домой.
Эту книгу можно использовать как путеводитель: Д. Бавильский детально описал достопримечательности тридцати пяти итальянских городов, которые он посетил осенью 2017 года. Однако во всем остальном он словно бы специально устроил текст таким намеренно экспериментальным способом, чтобы сесть мимо всех жанровых стульев. «Желание быть городом» – дневник конкретной поездки и вместе с тем рассказ о произведениях искусства, которых автор не видел. Таким образом документ превращается в художественное произведение с элементами вымысла, в документальный роман и автофикшен, когда знаменитые картины и фрески из истории визуальности – рама и повод поговорить о насущном.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Бавильский Дмитрий Владимирович родился в 1969 году в Челябинске. Окончил ЧелГУ. Литературный критик. Автор романов «Едоки картофеля», «Семейство пасленовых» и «Ангелы на первом месте». Живет в Челябинске.Из изданного в харьковском «Фолио» романа «Нодельма» можно почерпнуть немало сведений о быте среднестатистического успешного москвича.
Книга Дмитрия Бавильского, посвященная путешествиям, составлена из очерков и повестей, написанных в XXI веке. В первый раздел сборника вошли «подорожные тексты», где на первый взгляд ничего не происходит. Но и Санкт-Петербург, и Тель-Авив, и Алма-Ата, и Бургундия оказываются рамой для проживания как самых счастливых, так и самых рядовых дней одной, отдельно взятой жизни. Второй цикл сборника посвящен поездкам в странный и одновременно обычный уральский город Чердачинск, где автор вырос и из которого когда-то уехал.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».