Ангельские хроники - [26]

– Ты чуть было не вывернулся, Иисусик, – продолжал он разговаривать сам с собой. – Но на этот раз Ты в ловушке.

Петру Петровичу подумалось, уж не свихнулся ли вождь Революции. Но трудно было представить себе более ясный взгляд, чем тот, с которым он вернулся за письменный стол, аккуратно переложив ножницы и разместив их справа от линейки и слева от красно-синего карандаша.

– Ну, меньше слов – больше дела. Если вы покажете ваши вычисления другому математику, все равно какому, – так ведь определяется научная истина, – он придет к тем же результатам, что и вы?

– Владимир Ильич, я не сохранил своих расчетов и клянусь вам…

– Но вы могли бы их восстановить?

– Я не буду делать этого. Честное слово.

– У вас, насколько мне известно, не бывает расстройств памяти?

Петр Петрович решил, что ему протягивают спасительную соломинку, благодарно забубнил:

– Да, да, время от времени, все чаще…

– Ну, на этот раз у вас их не будет, – холодно произнес Ильич. – Это в ваших же интересах, – добавил он, заговорщически посмеиваясь. – Сколько вам понадобится времени, чтобы произвести все вычисления заново?

– Не знаю… Несколько часов…

– Хорошо. А есть ли в этой стране математики, способные воспринять ваши умозаключения?

– И не один. Хотя бы Капица. Он самый молодой, но, пожалуй, самый сильный…

– Прекрасно. (Ильич снова поднялся и стал ходить по комнате, обхватив себя руками.) Дорогой Петр Петрович, Революция знавала мрачные времена. Случалось, что она висела на волоске. Если бы Колчак был не моряком, а сухопутным генералом, я, вместо того чтобы говорить с вами, уже давно сыграл бы в ящик, а его Императорское Высочество Великий Князь Кирилл Владимирович был бы батюшкой-царем всея Руси. Сейчас дела идут лучше, но все еще ни шатко ни валко и не только по причинам экономическим. Слава Богу, русских сейчас только и занимает, как бы не подохнуть с голоду. Впрочем, с НЭПом станет полегче. Нет, тот, кто может перебить нам хребет на последнем рывке, это – Он!

– Кто? – спросил Петр Петрович, испугавшись, что понял, боясь не понять.

– Да все тот же, конечно.

– Кто же, кто? – не унимался ученый, почти впадая в истерику.

Ильич недобро прищурил левый глаз.

– Да Тот, против Кого мы и совершили нашу Революцию. Вы же не думаете, что все было задумано против царя? Единственный достойный нас враг – это Назарянин, как называл его Юлиан Отступник, признавая себя побежденным Им. Царь иудейский. Слово. Логос. Сын Человеческий. Мессия. Помазанник Господа. Называйте как хотите.

– Прошу прощения, Владимир Ильич. Это, наверное, усталость, или водка – я ведь не привык, – а может, поздний час, или просто потому, что я очень испугался… Но мне показалось, что я услышал такое, чему просто невозможно поверить… Вы верите в Иисуса Христа? Вы?

Ильич, казалось, не расслышал вопроса. Он все еще пребывал в размышлениях.

– Но, хвала Господу, – проговорил он, – с вашей помощью мы перекроем Ему все пути. Ваш приход сюда сегодня, дорогой Петр Петрович, так неожидан. Я бы сказал, он ниспослан провидением. Вы знаете, что мы не стесняемся в средствах. По сравнению с нами Нерон и Диоклетиан – мальчишки. А я-то, дурак, не извлек из истории должного урока. Я решил: они просто слишком мало убивали. Будем убивать больше и разделаемся с Ним. Но ничего не вышло. Он слишком силен, понимаете? Когда Он торжествует, Его дела начинают идти не слишком гладко, но только начните Его преследовать, истязать – и с каждым ударом Он становится сильнее и сильнее. Я этого раньше не понимал. Тогда я решил подорвать то, что называется Церковью. Я создал другую, где попы могли разводиться со своими старыми усатыми попадьями и брать себе в жены молоденьких. Но и тут не выходит. Он всегда остается сильнее, потому что сила Его – в Его слабости. А вот вы, если Богу будет угодно, вы и загоните Его в тупик. Да уж, вас, верно, и в самом деле Бог послал. Наконец-то я знаю что делать.

Тут Петр Петрович выпрямился со всем достоинством человека науки и обратился к вождю стовосьмидесятимиллионного населения с такими словами:

– Уважаемый Владимир Ильич, может быть, вы просто насмехаетесь надо мной, ибо то, что вы говорите, просто уму непостижимо. Будьте так любезны объясниться.

Владимир Ильич понимающе рассмеялся.

– Я открою вам один секрет. Я никогда ничего не понимал во всей этой петрушке. Но имея в руках факты… Факты, которые на нашем уровне…

Он снял трубку с одного из трех телефонов и набрал двузначный номер.

– Кажется, вы дали нам в руки оружие. Единственное оружие…

И в трубку:

– Феликс Эдмундович? Ради Бога, простите, что заставил вас ждать. Нет, думаю, вам не придется отправлять нашего друга Петра Петровича обратно в ваши мрачные владения. Похоже, он намерен говорить и так, без применения ваших методов убеждения. Конечно, он со своей стороны несколько удивлен, взволнован – да это и понятно. Думаю, что вы с большей компетентностью, чем я, сможете ввести его в курс дела. Это и правда не мой конек, вы понимаете, о чем я говорю. Жду вас.

Ильич положил трубку с искренним, наивным смешком.

– Видите ли, Петр Петрович, я не знал, как вы себя поведете. Посему, прошу прощения, я из предосторожности попросил великолепного Феликса Эдмундовича быть наготове. Ведь это архиважно… Если бы вы стали колебаться, он понадобился бы нам, чтобы заставить вас говорить. Но вы, слава Богу, оказались таким симпатичным, и теперь он, наоборот, сам расскажет вам обо всем. Вот увидите: он великолепен.