Ангел страха. Сборник рассказов - [3]

«Глаза чертовски хороши!» — сказал Володя про себя и в свою очередь в смущении потупился.

— Барсуки не бывают полосатые, — заметил он менторским тоном, — у них только на голове и шее такие темные пятна.

— Так точно-с… вроде как полосы-с… Я его в овсах подстерегла… Потом в оврагах два раза видела: идет ровно поросеночек трюкает…

Саша хихикнула и в виде извинения себе добавила:

— Будет вам, барышня! Все смешат… Я люблю зверей…

Девочки захихикали, и Саша, окончательно переконфузившись, сказала:

— Я, барин, пойду…

— Постойте…. А вы когда его видели?

— Они-с больше по зорям от себя вылазиют…

— А вы меня проводите на это место?

Саша посмотрела на него блестящими глазами.

— Пожалуйте… Только вы, барин, в него не стреляйте…

— Что ж так?

— Он добрый; от него у нас вреда никому…. Это вот лисы-с, — те кур таскают, а за барсуком ничего такого, никаких таких провинностев… Уж вы, пожалуйста, барин.

— Вот глупости!

Ему нравилось казаться неумолимым.

— А на што он вам, барин? Его не едят…

— Ну, этого тебе не понять! Не хочешь показывать, ребята на деревне покажут.

Она вспыхнула.

— Что ж, я все равно покажу.

— В таком случае, я только ружье захвачу…

— Вы ступайте, барин, к огородам, — сказала Саша, — а я тут кругом обегу.

Он кивнул головой в знак согласия и пошел доставать ружье. Образ девушки с черными узкими глазами, высокой и стройной, стоял перед ним. «А на што он вам, барин?» — вспоминалось ему.

«Испугалась!» — подумал он и самодовольно усмехнулся.

— Ты куда? — спросила Володю его мать Раиса Васильевна, когда он вышел с ружьем за плечами. — Ого, уже и на охоту!

Узнав, что Саша вызвалась провожать Володю к барсучьей норе, Раиса Васильевна выразила удивление.

— Такая сердобольная к зверям! Ай, да Саша! Что это с ней сделалось?

— Какая это ее муха укусила? — сказал меньшой, Сережа, пятилетний карапузик.

Все засмеялись.

Сопровождаемый целою гурьбою детей, Володя спустился с террасы.

— Вы куда? — крикнул он им.

Он не отдавал себе ясного отчета, почему, но ему не хотелось, чтобы дети следили за ним по пятам.

Быть может, причиной тому было то обстоятельство, что уже начинало темнеть, и Саша ожидала его одна у огорода.

— И мы! И мы!

— Ну, уж нет! Покорнейше благодарю! — воскликнул Володя. — Он кусается…

— Как же он кусается?

— А вот так: вав, вав!

Володя принялся щипать детей. Поднялся визг.

Решено было, что мелюзга проводит его лишь до края парка.

Когда он проходил мимо окон флигеля, где занимал комнату студент, приглашенный на лето репетировать одного из младших его братьев, оттуда послышался дружелюбный голос:

— Куда, college?

В окно высунулась худая, длинная фигура репетитора; лицо у него было худосочное и старообразное.

— На охоту? — спросил он тоном, в котором Володе почуялось неодобрение.

— А это вы… — уклонился он от ответа, и вдруг почувствовал в первый раз за весь этот день ясно и определенно странное нерасположение, почти ненависть, к этому долговязому филологу, от которого постоянно несло каким-то скучным и неопределенным протестом.

— Барсука стрелять: он кусачий! — хором объяснили за него дети.

— Барсука? — удивился скучный филолог, и глаза его, большие, серые и меланхолические, приняли мучительно-тоскливое выражение. — Полноте!.. Зачем он вам?.. Такое мирное животное!

— Не скажите…

Володя повернулся идти.

— Можно и мне с вами?

— Знаете, чем больше народу… Дети со мной только до края парка.

— Нет, право жаль!.. Ах, как жать! — вздохнул голос из глубины флигеля.

Но Володя уже не слушал.

На краю парка дети остановились, и он двинулся один по скошенной траве к огородам, за которыми начинались овраги.

Дети, усевшись на большой полукруглой скамейке, принялись болтать. Главной темой были барсук и Саша, которая взялась показать его нору.

— Саша огородникова говорила: он по зорям росой питается.

— Его Бог любит.

— Сашу огородникову звери не боятся, а нас боятся.

— Саша огороднккова когда и ночует в поле!

— Она все овраги обшарила.

— Она говорит: барышня, я — дикая, а вы — городские! Хи-хи-хи!

— Она травы знает.

— Какие травы?

— Всякие.

— И Володя знает.

— Володя не так знает: он их по-латыни знает, а она, какая трава почему прозывается.

— И собаки травы знают: которая сбесится, бежит и ищет свою траву.

— Звери-то умнее людей. Вот что! Собаки покойников чуют.

При слове «покойники» дети стати оглядываться.

— Кто-то идет!

— Покойник…

— Ох, я боюсь!

Действительно, в поле, к оврагу, были еще прозрачные сумерки, а парк уже начинал темнеть густою ночною тенью.

— А! а! — стали перекликаться дети с собственным эхо, которое звонко разносило их голоса.

— Покойник идет! — крикнул кто-то из мальчиков.

Девочки завизжали и с неистовыми криками бросились бежать.

Вскоре голоса их замолкли в глубине парка. Тогда из боковой аллеи, действительно, показалась чья-то высокая, нескладная фигура; она подошла к самой канаве, ограждавшей парк, влезла на песчаный валик и, приложив свои длинные руки с широкими ладонями козырьком ко лбу, усиливалась что-то рассмотреть вдали.

Это был студент-репетитор, Иван Григорьевич.

Постояв на валике, он перепрыгнул назад канавку, задумчиво сел на опустевшую скамейку, не спеша вынул портсигар и закурил. Курил он и оглядывался по сторонам, точно прислушиваясь не прогремит ли резкое, беспощадное эхо ружейного выстрела.