Ангел страха. Сборник рассказов - [2]

И я видел, как люди останавливались в поле и на дорогах и прислушивались ко мне: они удивлялись тому, что простая медь заставляет дрожать в них сердце. О, как странно было для них веянье райской скорби!

И, словно очарованные, собирались на мой крик безмолвные, задумчивые толпы. Я видел стариков, которые, казалось, не шли, а ползли, опираясь на клюку. Я видел женщин, печальных, с опущенным взором, которые носили в своих утробах младенцев. Улыбка замирала на устах юношей и дев, когда они переступали через церковный порог, слизанный временем и сотрясенный звуками моего голоса. И только дети беспечно улыбались друг другу и собственным грезам, потому что они могли улыбаться и на смертном одре.

Скоро все арки и переходы храма наполнились молящимися. Скорбь и важность были написаны на их угрюмых и сосредоточенных лицах. Я видел, как раскрывались их сердечные раны. Я слышал их скорби, как биение глубокого источника, скрытого под землею.

И снова, охваченный мыслью о безысходности страдания, я ощутил прилив черного отчаяния и, дерзко обращаясь мыслью к Пославшему, я начал вопрошать Его.

И вот Святитель взял чашу, стоявшую на алтаре, и, протянув ее к бледным, потемневшим от страдания лицам, сказал:

— Пейте от нее все: это — кровь Моя, которую Я пролил за вас…

Где-то высоко в небе прощебетали, ласточки.

— Кто измерит число Моих мыслей и укажет их круг? — вспомнил я слова Пославшего и безмолвно, подавленный величием Божественной скорби, простерся пред алтарем.

* * *

Я обвеян его святыми трепетными крыльями. Я верю, что это — мой ангел-хранитель, который ведет меня уверенною стопою над безмолвными, ничего не возвращающими безднами. Тернист мой путь, и несколько раз в сомнении отступал я перед ним. Но каждый раз ободрял он меня своею суровою и вместе ласковой рукою. Друг мой, этот путь страшен только для того, кто думает, что жизнь — игрушка!

Тайна барсука

Не то, что мните вы, природа…

Ф. Тютчев

Володя Бубнов, естественник второго курса, вернулся из летней поездки по Крыму и Кавказу, откуда привез с собою добрую дюжину банок и баночек с заспиртованными морскими животными и целый ящик птичьих шкурок. Он загорел и сильно возмужал.

Целый день после Володиного приезда в имение, его трофеи были предметом всеобщего внимания; особенно восхищались его младшие братья и сестры. Они спрашивали:

— А эта где живет?

— Эта живет в море, на весьма большой глубине.

— Она кусается?

— Ну, нет, эта не кусается.

— Что ж она делает?

— Она засасывает все, что ей попадается: слизняков, инфузорий…

— А эту ты застрелил?

— Застрелил. Прицелился и — паф!

— Она кусалась?

— Что у вас все «кусалась» да «кусалась»?

— А зачем ты убил?

— Разве не видишь? Для коллекции…. Какой глупый!

— Для коллекции… A-а… Ты будешь учиться?

— Разумеется.

— А у нас в овраге барсук живет.

— Meles vulgaris… Meles taxus… Кто видел?

— Огородникова Саша…

— Саша? Это какая? Худая, высокая? Дылда такая?

— Христос с тобою! Какая дылда? Ты видел ее в прошлом году, — сказала Володина мать. — Теперь она у нас первая красавица на деревне…

— Сомневаюсь… Впрочем, не в том дело. Так она видела?

— Видела, видела!.. Говорит: полосатый.

— Мм… «полосатый»…

— Разве они не бывают полосатые?

— Мм… Как вам сказать? Могут, хотя… Конечно бывают и полосатые, но… Meles vulgaris… Барсук обыкновенный… Они живут повсеместно в Европе и северной части Азии…

— Они кусаются?

— Глупо!

Володе было очень совестно, что он не мог припомнить, полосатые барсуки или неполосатые.

Он сердито собрал коллекции и ушел к себе в комнату.

— Ах, черт! — бормотал он. — С какой стати выдумали, что он полосатый? Кто это полосатый? Гиена полосатая… Раз! Hiaena striata… Еще кто полосатый?

Он достал зоологический атлас и стал его перелистывать.

— Вот он meles vulgaris! Какой же он, к черту, полосатый? Просто голова местами белая!..

— Володя! Володя! — раздалось за дверью. — Огородникова Саша пришла.

Володя поспешно закрыл атлас и крикнул:

— А, барсук! Сейчас мы его допросим…

За дверью засмеялись Володиной остроте.

— Ну, где ж он, полосатый барсук? — насмешливо спросил он, выходя из комнаты.

Перед ним стояла высокая стройная девушка, стыдливо потупив глаза в землю. Он сразу узнал в ней Сашу, неуклюжую, долговязую девочку, которая носила к ним клубнику; но теперь перед ним стояло, действительно, очаровательное создание, такое легкое, такое хрупкое, с длинными узкими и совершенно черными глазами, блиставшими по временам, когда она взглядывала на него, изумленьем и смутной тревогой; ото всей ее фигуры веяло деревенской дикостью и тою свободною грацией, которую обитатель лесов и полей невольно перенимает у зверя и птицы.

Приготовленное восклицание: «А, барсук!» замерло у него на устах, и он, стараясь скрыть овладевшее им смущение, пробормотал:

— Так… вы… говорите, видели? Здравствуйте, Саша!.. А она и впрямь похорошела! — добавил он развязно, обращаясь в сторону террасы, где кто-то звенел посудой.

Саша покраснела. Дети обступили их и смотрели на них обоих с любопытством.

— Так полосатый?

— Полосатый-с.

Она подняла на него опять свои глаза, длинные, горевшие черным блеском сквозь прищуренные веки.