Ангел Кумус - [48]

– Начнем с перечня вещей, – инспектор подвинул к себе первую бумагу и жестом показал, что папки пока можно отложить. – Хамид Игматулин. Жестяная банка. Пустая. Две фотографии. Пионерский галстук.

Пятый сон смерти. Я – Страшилище, я еще не появился

…Хамид-Паша, действительно, был принят в пионерскую организацию, а когда попал в специнтернат, среди его вещей был и замызганный красный галстук. В маленьком Таджикском городе русская учительница называла Хамида Пашей, часто гладила по голове, дожидаясь, пока красивый мальчик вскинет на нее убойной силы огромные черные глаза.

Горячими и звездными летними ночами томящиеся пионеры-таджики развлекались затаскиванием в кусты припозднившихся молоденьких девушек, не успевших добежать до спасительных дверей в общежитие коврового комбината. Нехватку сил и отсутствие потенции пионеры компенсировали массовостью и дикой жаждой наблюдать тело девочки, как таковое, в момент щекотки или причинения серьезных повреждений. Кто уже мог, не стеснялся большого количества зрителей в слабом свете нескольких фонарей, а Хамид всегда только смотрел, усмиряя свою раннюю зрелость обливанием холодной водой или утомительными прогулками в горы.

Однажды многочисленная молодежь заигралась, жара была нестерпимой, хотелось чего-то необыкновенного, девушка стала кричать так визгливо и противно, что пришлось ее успокоить. Подъехавший милицейский наряд обнаружил тело девушки с множественными ножевыми ранениями и застывших возле тела в полном трансе двух мальчишек. Хамид ничего не говорил почти два дня. Когда накатывал воспоминанием тяжелый животный запах теплой крови, он дергался и мгновенно опорожнял желудок. А второй пионер стал рассказывать сразу и с подробностями.

Арестовали всех остальных. Суд прошел вообще как-то мимо Хамида, а вот его последний разговор с отцом остался внутри навсегда с воспоминаниями рвотных конвульсий и решетки на окне.

Отец уже знал, что Хамид просто смотрел. Он не мог понять, почему сын не ушел.

«Я хотел посмотреть..» – сказал Хамид, судорожно сглатывая тошноту.

«Что ты хотел увидеть?» – спросил отец.

«Как она умрет..»

Отец Хамида был человек богатый, все в городе были уверены, что второго «просто смотревшего» посадят с остальными, а Хамида отец выкупит, все-таки младший, девятый, последний.

Но отец заявил, что его младший уже взрослый и все понимает. Пусть отвечает за свою глупость.

Хамида отвезли в специальный интернат для малолетних преступников, где он встретил Федю, а потом Макса.

Красивому мальчику повезло, потому что когда он приехал, в Интернате был самый настоящий тиф, никто не проверял на прочность новичка – крутые преступники от тринадцати до шестнадцати лет старались выжить любыми способами. Умерших детей вывозили в крематорий по ночам, тайком, сработавшийся коллектив исправительного учреждения не дал просочиться даже слухам, рискуя собственным здоровьем. Половина смотрителей обрилась наголо для профилактики, дежурили круглосуточно, в коридорах стоял страшный запах дезинфекции и смерти.

За неделю вши были истреблены, коллектив Интерната пошел в подвалы старого здания войной на крыс.

Хамид хорошо помнил летний полдень слабого солнца, когда на прогулочный двор привели новичка.

Федя стоял, широко расставив ноги, голова опущена, вся его коренастая крепкая фигура говорила о готовности драться. Драться было особо не с кем. Здоровые затаились, тревожно вслушиваясь в организм, боясь спугнуть неосторожным контактом надежду не заболеть.

Хамид поднялся, оттолкнувшись спиной от стены и пошел навстречу к Феде.

– Привет, смертничек, – сказал он почти чисто по-русски.

– Это мы еще посмотрим! – Федя показал большой кулак.

На близкой станции кричали залетные поезда, трепыхался на кочегарке грязным бинтом транспарант с красными подтеками букв: «ХАЙ ЖИВЕ РАДЯНСЬКА УКРАIНА!»…

К девяти инспектор согласился на чай. В граненом не очень чистом стакане плавал висельником на ниточке пакетик с заваркой, начальник отделения достал хлеб с розовым салом, но инспектор отказался.

– У второго мальчика Федора Самохвалова с собой личных вещей не было.

– Тут вот написано, что он имел расплющенный под вагоном на рельсе пятак с именем отца, но пятак изъяли ввиду опасности его как режущего предмета, – начальник отделения показал рукой с бутербродом в бумагу, инспектор сдунул крошки.

Пятый сон смерти…

…Просто сказать, что Федя очень любил своего отца – это очень нейтрально, потому что любовь в их взаимоотношениях была запрятана. Взрослый мужчина толком не понимал, что ему делать с ребенком мужского пола, когда уже не надо стирать пеленки и вставать ночью укачивать крик. Мать Феди умерла при родах, многочисленная родня отца женского пола с радостью сюсюкала и опекала крепыша Федю, но образы их стерлись очень быстро из памяти, – так теряет подросший человечек воспоминания беспомощного тела.

Отца арестовали зимой, Феде женщины ничего не сказали, это называлось сначала «отец в командировке», потом «небольшие неприятности», потом – неожиданно и страшно «отец умирает».

Отец умирал в тюремной больнице. С трудом дыша отбитыми легкими – уголовники одинаково люто ненавидели насильников педофилов и нелегальных кооператоров – он цеплялся слабыми скрюченными пальцами за куртку сына.