Ангел Кумус - [50]

– Заткните хлебалы, умники, – приказано было из угла комнаты.

– Общение развивает умственные способности! – неожиданно для себя громко сказал Хамид.

– Если, конечно, эти способности имеются, – добавил Федя.

Феде и Хамиду стало страшно и весело. Они объявили войну, днем ходили в Интернате всегда вместе, ночью спали кое-как и по очереди, пару раз были нещадно избиты, Феде сломали нос. Но теперь при малейшей опасности становились спинами друг к другу и оборонялись с неистовством, напоминающим психический припадок. Через несколько дней их оставили в покое, и долгие беседы полушепотом по ночам никто в комнате не пресекал.

В Интернат новеньких привозили редко. Милицейская машина тормозила сначала на пропускнике, потом въезжала во двор и почему-то всегда останавливалась посередине. Правонарушитель конвоировался до старых разбитых дверей приемника, где проходило оформление, оттуда его проводили уже по внутренним коридорам.

Почти всегда интернатовские, умолкнув и словно впав в транс, внимательно следили за этой процедурой из окон с решетками. Отслеживалось все до последнего момента, когда «милицейка» разворачиваалсь и уезжала, увозя конвой, после этого наступал всеобщий тягучий вздох, несколько минут еще выветривалось странное ощущение проехавшей только что мимо свободы, а потом приходил черед любопытству.

Когда из «милицейки» вышел новый интернатовец, сначала все замерли от изумления, а потом раздался уважительный свист. Приехавший был ростом с милиционеров, но раза в два тяжелее. Огромная лысая голова врастала в плечи, руки висели почти до колен, потому что новенький стоял сгорбившись. Он словно что-то пристально рассматривал на утоптанном дворе.

Приехавшего звали Максим, фамилию свою он не знал, как, впрочем, не знал вообще ничего из реальной жизни: из-под узкого скошенного лба иногда быстро взглядывали и прятались маленькие глазки дебила. Он почти всегда подтекал слюной, дышал открытым ртом и говорил только одно слово.

– Ну, ты здоров! – уважительно сказал старший в комнате, юркий Севрюга.

– Черепаха, – спокойно ответил Макс.

– А я – Болт, деньги есть? – подошел высокий и худой Болт, потирая пальцы.

– Черепаха, – сказал Макс.

– Братцы, да он дебил! – радостно сообщил Севрюга, вывалил язык и скосил глаза к переносице.

Макс его не видел, смотрел мимо. Тогда Севрюга весь вывернулся, продолжая мычать и высовывать язык, стараясь поймать взгляд новенького. Макс сделал легкое движение рукой, словно убирая мешающую занавеску. Севрюга отлетел далеко и заскулил.

– Черепаха! – сказал Макс на этот раз с вызовом и вдруг ласково прикрыл рукой что-то у себя на груди.

До вечера никто не пытался с ним заговорить. Улегшись на кровать, Макс не смог вытянуть ноги: они не помещались. Он встал, осмотрел спинку кровати и легко разогнул металлические стержни. Лег еще раз, ноги высунулись наружу.

– Мама родная! – прокомментировал Севрюга, ощупав свою спинку у кровати, – А и воняет от него, братцы!

Запах, действительно, почувствовали все. И пахло не человеком.

Ночью Хамида опять преследовал теплый запах крови, он просыпался, сглатывал подступившую тошноту.

Севрюга и Болт тоже не спали. Они шептались…

Особые происшествия

…Врач в Интернате был щупленький, суетливый и вдовый. Его дочка часто приходила к отцу в изолятор, если кому из интернатовских везло, и он в этот день попадал в изолятор, то разговоры о дочке врача потом продолжались несколько ночей и с самыми невероятными, тут же сочиняющимися подробностями.

Из персонала никто тифом не заболел, но почти месяц дочка не приходила к отцу, ее вообще отправили из города к тетке.

Когда Хамид увидел перебегающую двор девушку с длинной желтой косой – она задорно размахивала портфелем – он остолбенел и стоял в оцепенении у окна еще долго после того, как Наталья скрылась в хозяйственном корпусе.

Он запомнил этот странный день навсегда, было пасмурно. Хамид уронил постепенно где-то на гране реальности и воображения точную дату, время года и даже постепенно уничтожил в себе болезненно врезавшийся в него рисунок замкнутого двора. Он только знал точно, что было светло, Наталья бежала, размахивая портфелем, а ее коса жила как бы сама по себе – двигалась по спине медленно и лениво.

Вечером в этот день Болт и Севрюга решили точно выяснить, что прячет Макс на груди, отчаявшись выпытать что-либо и опасаясь подходить близко к дебилу.

В ночной темноте долговязая фигура Болта с небольшим пузырьком в руке показалась Феде страшной, он резко приподнялся, но Хамид взял его за руку.

– Тихо! Не дергайся, Болт посмотрит, что у Макса за пазухой.

– Скотина! – возмутился Федя.

– Я лично ничего против не имею, человек не может так вонять, я не сплю от этой вони уже два дня. Севрюга говорит, что Макс – оборотень, а я думаю, что у него рана гноится. Болт ищет деньги, как всегда..

Макс спал крепко, выставив из искореженной спинки кровати ступни.

Феде стало интересно, свет от фонарей делал лица поднявшихся интернатовцев застывшими, бледно-желтыми. Они обступили кровать Макса и несколько минут стояли, замерев, вслушиваясь в его тяжелое дыхание.

Болт смочил большую тряпку хлороформом из пузырька и осторожно положил Максу на лицо.