Ангел Кумус - [47]

– Таисия, сердце мое, как съездила? Садись, рассказывай. Сюда не садись, вот сюда садись! – на сомнительного вида табуретку набрасывают полотенце. – Водички? Из колодца? Это я мигом, да ты рассказывай, не молчи! А вы, гражданин, сюда садитесь, брысь! Кошачье племя, все шерстью уделало, да вы садитесь, садитесь. Ну что ты молчишь? Узнала чего, или впустую съездила?

Женщина молчала, пока не дождалась ковшика с холодной водой, она отпила, глядя на инспектора поверх эмалированного края, потом вкратце рассказала про свою поездку, инспектор сначала не вслушивался, он рассматривал огромный глобус, стоящий на полу у окна. Глобус этот был деревянный, материки были вырезаны в нем с кружевной тщательностью, а моря и океаны тоже вырезаны, углублены и заполнены голубой эмалью с вкрапленными голышами – большими и маленькими – это были острова. Потом он услышал, как женщина перечисляла учреждения, которые посещала, потому что слухом зацепился за знакомые названия, но вопросов задавать не стал.

– Так что в конце концов я обратилась в частный сыск, – вздохнула женщина и пожала плечами.

– Это ты, Таисия, зря. Мошенничество это. Что еще за сыск?

Таисия достает из бокового кармана большой сумки бумаги, раскладывает их на столе. Вырезанное из газеты объявление и бланк с жирной надписью «Договор» вверху.

Мужчины, склонившись, читают газетное объявление. «Розыск пропавших мужей и животных. Профессионально, недорого». Инспектор тычет пальцем в фотографию в рамке с объявлением и интересуется, имеет ли эта дама отношение к тексту? Оказывается, что это и есть частный сыщик, разыскивающий мужей и животных. Тогда инспектор, еще раз пробежав глазами по изумительной лепке женскому лицу, задержавшись на секунду на насмешливых глазах, уточняет, не было ли еще приписки: «интим не предлагать»?

Хозяин дома смеется, оценивая шутку выставленным большим пальцем правой руки, поднося этот палец по очереди к лицу инспектора и Таисии. Инспектор отшатывается. Женщина улыбается, но снисходительно и отрешенно.

Инспектора оставили ночевать. Он вышел в темный двор проводить женщину и не мог не спросить про машину. Каково же было его удивление, когда он узнал, что женщина подрабатывает частным извозом. Он тут же нанял ее на весь завтрашний день, женщина смеялась, но приехать обещала не раньше двенадцати: она должна отоспаться. Женщина ласкала подобравшуюся к ней в ноги кошку, гладила, взяла на руки и заставила инспектора погладить. Живот у кошки был вспучен сосками, она мяукала, и женщина вдруг бросила ее и побежала к сараю. Она вернулась быстро, и у инспектора заныло внизу живота: женщина плакала.

– Ну что теперь? – спросил он, пытаясь взять ее за руку, но женщина отмахивалась, лелея свой плач, пока он не прорвался наружу громко и больно.

Рыдая, она ушла к машине, хлопнула дверцей и уехала, так ничего и не объяснив. Объяснил хозяин.

– Дотошная, стерва, – гладил он ногтем большого пальца ус и уважительно кивал головой, – эта чего хочешь узнает и найдет! Кроме мужа, конечно, – захохотал он вдруг и толкнул плечом инспектора, отчего тот уцепился в поручни крыльца, удерживаясь. – Уж она, красавица, его ищет, ищет, два года ищет, а все никак не найдет. Ну вот что хочешь загадай, найдет! А мужа не может, понимаешь?

– А почему она сейчас плакала? – ничего не понимал инспектор. – Что там в сарае?

– Да кошка у меня должна была окотиться, когда она уезжала. Она и заладила – не топи и не топи. Чтобы я, значица, дождался ее приезда, она сама разберется с котятами. Запоздала, а котят восемь штук, это не шутка! Я их в тряпку – и в нужник, думал, забыла, не узнает. А она, видишь, сразу в сарай. Моя мырла в сарае котится всегда. В корзине. Ну что за баба недоразвитая, скажи? В такие годы ревет по котятам утопленным? Да через три месяца следующие подвалят! Вот я чего не понимаю, так это подобную недоразвитость ума.

В шесть утра инспектор и начальник отделения полиции уже пили в дежурке чай. Происшествий особых за ночь не было, они поехали в районный архив на милицейском автомобиле, по дороге сломались, угодив на пустынной дороге в яркий рассвет. К восьми утра кое-как собрали папки с документами и сели в хранилище за пыльный стол.

– Значица, вопросов не задавать? – спросил, чтобы уж наверняка, начальник отделения.

– Никаких вопросов, – инспектор носовым платком вытер стол и сиденье стула. – Неудобно вас отрывать от работы, майор, пришлите мне в помощь исполнительного юношу, и спасибо за заботу и ночлег.

– Что вы, что вы, майор. Какие проблемы! С удовольствием помогу, тем более, что никто лучше меня в этом крысятнике не разбирается. С юношей вы несколько дней прокопаетесь, а мы быстренько, за пару часов управимся. Вы командуйте, с чего начнем? Вот шестьдесят четвертый год. Четыре папки. Интернат ваш вот в этой папке. Будем только интернат потрошить, или все правонарушения малолетних в том году?

– Интернат.

– От интернатовских бумаг после пожара мало что осталось.

Перелистывая подшивки, инспектор чихал, но воспользоваться пыльным платком не решался. Начальник отделения, не стесняясь, иногда сморкался на пол, зажав одну ноздрю. Дела сбежавших из интерната в шестьдесят четвертом троих малолетних правонарушителей обнаружились в виде копий из архивных документов районного отделения внутренних дел. Инспектор потребовал подлинники. Еще восемь папок. Два часа истекли. На столе, разложенные по порядку, лежали бумаги. Перечень личных вещей, находящихся при правонарушителях в момент помещения их в интернат. Особые происшествия. Условия проведения побега. Свидетельские показания. Зона поиска и предполагаемые возможности направления движения сбежавших.