Андрейка - [32]

Река Шатилка невелика.

На берегу ее ребята почувствовали себя совсем свободными. Некоторое время они сидели на бережку и бросали в воду все, что попадалось под руку. Потом встали и пошли по берегу дальше, как раз в сторону того колхоза, где произошла неприятная стычка с Андрейкой и где они должны были работать. Но, увидев, что колхозное поле близко и их могут заметить, повернули назад.

Показаться на глаза работающим в поле они не решались.

— Пускай он работает, а мы погуляем! — сердито сказал Михась.

— Думаешь, он оставит нас в покое?

— Все будет в порядке, — бодро ответил Михась

— Может быть, прощения придется просить?

— Не дождется...

— Его нелегко к рукам прибрать.

— Ничего, приберем, будет нас слушаться.— И Михась вытащил откуда-то из-за пазухи папиросу и спички. Потом присел, нагнулся и чиркнул спичкой. Редкий дымок от папиросы поплыл в тихом воздухе.

Юрик удивился. Он никогда еще не пробовал курить. Никакой охоты к этому занятию у него не было и тогда, когда видел, как курят другие. А тут... тут, где они одни и совершенно нечем заняться, а Михась с независимым видом затягивается и кольцами выпускает дым сквозь сложенные в трубку губы, Юрику тоже захотелось попробовать.

«Я, пожалуй, так не смогу», — не без зависти подумал он.

Заметив, что Юру тянет к папиросе, но сам он не отваживается попросить ее, Михась еще более старательно затянулся и пыхнул дымом Юрику в лицо.

Глаза у Юрия разгорелись еще ярче.

Михась сплюнул и, держа в руке окурок, великодушно предложил:

— Потяни пару раз...

Юрик сразу схватил папиросу и быстренько взял в зубы. Потянул, но тут же поперхнулся и сильно закашлялся.

— Эх, неумеха! — отнял окурок Михась и начал демонстрировать все приемы затяжек.

Юра чувствовал симпатию к Михасю, был ему благодарен за науку и за то, что Михась относится к нему как к равному.

Так и бродил он до полудня за Михасем, словно тень, прислушиваясь к каждому его слову и стараясь подражать во всем. А тот, видя это, расходился все больше и больше. Был он у родителей один, воспитывался баловнем, которому все разрешалось. Работать дома не заставляли, и в свободное от учебы время Михась делал все, что в голову взбредет. Обижал малышей, с пренебрежением относился к сверстникам, особенно к девочкам, не очень уважал старших.

Долго бродили они вдвоем как неприкаянные.

— Только дома надо говорить одно и то же, — поучал Михась, — работали в другой бригаде, со взрослыми, недалеко от шоссе. Тогда нас никто не разоблачит.

— А ребятам, школьникам, что сказать? — спросил Юра.

— Придумаем что-нибудь.

— Опять обманывать?

Михась не понял, спрашивает ли он или советует обмануть, и сказал, поморщившись:

— Скажем, что мы... ну, дома были заняты, и делу конец!

Юра почувствовал, что они зашли слишком далеко и надо как-то выкручиваться. Уже в третий раз на этой неделе они отправляются из местечка, весь день проводят на реке и под вечер, будто с работы в колхозе, возвращаются домой.

Скоро и кустарник кончился. А солнце еще высоко. Рано, очень рано показываться своим на глаза.

Хлопцы опять повернули в кусты, боязливо оглядываясь, чтобы первыми заметить опасность. Возле двух олешин, недалеко от берега, словно сироты, остановились. Постояли молча, не глядя друг на друга.

— Давай посидим, — предложил Михась.

— Давай.

Сели молча. Разговор не клеится. Михась думал о чем-то своем. Юрик, ковыряя прутиком землю возле корней дерева, тоже молчит.

— А знаешь что? — вдруг спрашивает Михась.

— Что? — оживляется Юра.

— Организуем свой отряд. Свой, ну, понимаешь... Я, ты, еще ребят подберем, клятву дадим, старшего выберем. Тайна!

— А что будем делать?

— Составим план.

— Какой?

— Обыкновенный, с пунктами. На все лето и осень.

Юрик ничего не понимает, но расспрашивать дальше не решается, потому что Михась может подумать, будто он совсем несообразительный.

— Собираться будем в одном месте,— говорит дальше Михась,— тайком от всех. Младших на стражу поставим, пароль свой установим... Эх, и здорово получится!..

На этом его фантазия иссякла, нужен был помощник, чтобы дальше развивать задуманное. А Юра молчал. «Пионерский отряд,—думал он, — понятное и нужное дело. А это, «по-военному»?..» Правда, Юра уже не пионер. И в комсомол еще не вступил. Но предложение Михася его озадачило.

Не очень понимал свою «идею» и сам Михась. В мыслях его мелькали какие-то книжные фразы о рыцарских делах, о братьях-разбойниках, о разных ватагах и атаманах. Однако хоть и казалось все это привлекательным, но было далеким, чужим. Михась пытался представить себе свой отряд как группу каких-то верных друзей, подчиняющихся ему самому, вольных и храбрых, и не мог...

Мысли его прервал Юра.

— Смотри, едут, — тревожно прошептал он.

Оба насторожились и поглядели на дорогу, пролегающую метрах в пятидесяти от них. По дороге трусила лошадь, а на длинной мажаре по обеим сторонам сидели ребята. Правил лошадью бородатый мужчина, время от времени оглядывавшийся на мальчишек, как видно разговаривая с ними. Ехали они по направлению к местечку.

— Может, наши? — испугался Юра.

— Ложись за олешину,— приказал Михась и, часто дыша, прижался к Юрику.— Сейчас и мы пойдем. Теперь порядок... Почти вместе с ними вернемся домой. — И он потихоньку хихикнул.