Андрейка - [18]
В помещении все еще царила тишина. Косые лучи заходящего солнца сквозь закрытое окно падали на окрашенную стену и делали ее более светлой, чем все остальные. Заметив это, Андрейка опять с болью подумал о воле, о радости видеть восход и заход солнца, дышать чистым воздухом своей родной земли, бродить по лесу и плескаться в согретой солнцем речной воде. Ой, какое это счастье быть свободным!
Краузе подошел к мальчику и, изобразив улыбку на лице, сказал:
— Надо поговорить, как нам с тобой быть дальше.
Андрейка насторожился.
— Я хочу отпустить тебя.— Краузе снова уставился в лицо мальчика, чтобы видеть, какое впечатление производят на него его слова.
Мальчик молчал, не сводя с лица коменданта полных ожидания глаз. И Краузе понял, что он не верит его словам.
— Да-да,— продолжал он,— если ты все расскажешь о партизанах, я прикажу немедленно наградить тебя и отпустить на все четыре стороны.
— Я же вам все сказал, что ничего не знаю о партизанах,— тихо ответил парнишка. — Разве б я стал молчать, если бы что знал? А я ничего больше не знаю...
Краузе понял, что Андрейка хитрит, но, не обращая на это внимания, продолжал:
— Партизаны разбиты, мальчик. Нет больше партизан. Их уничтожили наши войска. Твоя...— он умолк, подошел к Андрейке, опустил руку на его плечо.— Будь мужчиной, не пугайся...
— Я не понимаю, о чем вы говорите,— тихо, но с заметным волнением произнес мальчик.
— Твоя мама погибла. Ее убили партизаны...
Андрейка молчал. О том, что мама может погибнуть в борьбе с врагами, он и раньше думал не раз. Но сообщение Краузе воспринял как ложь, как еще один хитрый ход: не могли партизаны убить его маму. Не могли! «Подохни ты сам, фашистская собака, а мама моя жива!»— чуть не крикнул он прямо в лицо гитлеровцу. Но удержался, не крикнул, а тихо и грустно сказал:
— У меня никого больше нет, кроме мамы и бабушки...— голос его дрогнул, как натянутая струна,— мне страшно будет жить одному... очень... страшно.
— Мне жалко тебя, — посочувствовал Краузе.
— Так отпустите меня туда, откуда взяли: к бабушке Василисе.
— Твоя бабушка тоже погибла, партизаны и ее не пощадили,— после паузы сказал Краузе.
— Неправда! — не удержался Андрейка.
Краузе, изобразив на своем лице кротость, заговорил:
— Не веришь мне? Хорошо. Можешь ехать туда и убедиться сам. А когда убедишься, что партизаны — звери, будешь помогать мне.— Краузе не сводил с него глаз, ждал ответа.
Андрейка не верил ни одному слову Краузе. Предателем он не станет. Ни за что! Да и не отпустят его в Каменку, ни за что не отпустят.
Вдруг оглушительный взрыв всколыхнул стены комендантского особняка. Казалось, будто они даже треснули и начали разваливаться, с них посыпалась штукатурка.
Краузе бросился в соседнюю комнату и схватился за телефонную трубку. Часовые из коридора побежали вслед за ним.
И никто из них не успел заметить, как юркий маленький пленник стремительно выбежал в коридор.
Стояла тихая летняя пора. В травах стрекотали кузнечики, воздух плавно колыхался прозрачными волнами. Михальков шел во весь рост вдоль железнодорожного полотна, выпиравшего вздыбленными шпалами и рельсами в нескольких местах.
Никогда еще за все время партизанской войны Яким Михальков не чувствовал такого удовлетворения, как сегодня. Вообще в эти дни, когда партизаны применили еще одно средство борьбы с врагом — взрыв железнодорожного полотна, на долгое время прервавший движение вражеских эшелонов к линии фронта, — настроение у него было отличное.
По заданию командира бригады отряд Михалькова оседлал километров десять железнодорожного пути, вывел дорогу из строя. Сделано это было так четко и слаженно, что все удивлялись. Взрывчатки потрачено совсем немного, а поезда не ходят. И не скоро пойдут. Восстановить дорогу не так-то просто.
Вокруг было тихо и спокойно. Михальков шел сквозь кустарник, а потом и лесом к комбригу Мартыну.
Комбриг обрадовался не только хорошим известиям, ко и самому появлению Михалькова.
— Поздравляю, поздравляю, дорогой мой друг! — говорил он, пожимая Михалькову руку. — Очень рад, как большому празднику, твоему успеху на железке. Пусть теперь фашисты повоюют после такой припарки. Потом им еще жарче будет.
— Пообломали им рога! — весело подхватил Михальков.
— Скоро одни копыта из земли торчать будут, — в тон ему сказал Мартын.
Оба засмеялись.
Но вскоре веселое настроение словно дымом затянуло. Суровая обстановка землянки командира бригады, неотложные дела, ожидавшие обоих, — все это подтягивало, заставляло быть строже.
— Пора нам действовать более решительно, — озабоченно сказал Михальков.
— Мы тоже тут с Сергеем об этом думали. Ну уж очень много разных планов возникает.
— Например?
— А хотя бы поход на Липень. Чем не план?
— Вот это здорово! — обрадовался Михальков.— Когда?
Мартын с досадой прикусил губу.
— Трудно сказать. Понимаешь, пришел тут недавно один старик и такого наговорил, что мы призадумались.
— А ты бы тряхонул его, чтоб с него пепел посыпался! Может, нарочно слухи сеет, чтобы нас деморализовать? — вспыхнул Михальков.
— Хлопцы мои следят за ним, проверяют. Будь уверен: если подослан — пощады не будет,— сурово сдвинул брови комбриг.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.