Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - [22]

Шрифт
Интервал

Вот что поведал Андрей кормчему. — И дядя Григорий снова пробежал взглядом по комнате, словно выискивая кого-то.

Глаза детей были полны ужаса, притаившиеся слуги хранили молчание, и, наверное, один лишь Епифаний был разочарован.

— А почему, — спросил он учителя, — патриархов оказалось всего двенадцать? У одного только Иакова было столько сыновей.

— Наверное, — смутился Григорий, — к сфинксу вышло именно двенадцать… Остальные решили подождать в пещере. Может, им очень спать хотелось…

Слуги рассмеялись. Дядя Григорий шикнул на них, и те поспешили убраться.

— Как будто я сам это выдумал! — раскраснелся он. — Именно так написано в книге, которую списали с той, что хранится не где-нибудь, а в Патриаршей библиотеке… — Тут он осёкся, поняв, что сболтнул лишнего, и сказал, что на сегодня довольно.

3. «АМИНЬ, АЛЛИЛУЙЯ!»

Ничего из того, что вспоминал Епифаний из рассказа покойного дяди Григория, не было в «Деяниях Андрея», которые нужно было уже завтра возвращать Фоме. Значит, была ещё какая-то книга, которую тот ему так и не показал? Или дядя Григорий всё выдумал про Патриаршую библиотеку?

Между тем обстановка в Константинополе становилась всё напряжённее, от императорского дворца к Святой Софии и обратно всё время сновали какие-то тёмные личности, патриарх под предлогом болезни заперся в своих покоях и только и делал, что рассылал во все подвластные митрополии гонцов с письмами. Тем же занимался и Епифаниев настоятель Феодор Студит, при этом и сам Епифаний со дня на день ожидал, что его с важным поручением отправят куда-нибудь за море. И только помощник его, монах Иаков, пользуясь тем, что за библиотекой в эти дни мало кто приглядывал, беззаботно шнырял между шкафами в самых тёмных галереях. Епифаний не давал ему никакого задания, но Иаков и без того знал, что нужно его наставнику.

И вот, на следующий день после того достопамятного Богоявления, когда василевс отказался воздать поклонение священным изображениям на алтарном покрове Святой Софии, чем поверг в ужас весь верный патриарху Никифору клир, — в этот день Иаков принёс Епифанию сильно потёртый пергаменный свиток, хранившийся, по всей видимости, без футляра, в каком-то сыром и зловонном углу.

— Что ты мне принёс, Иаков? — спросил его учитель.

— А это, отче, я нашёл даже не здесь, а в основном собрании, в одной из комнаток, что примыкают к Фомаитскому триклинию… Одним словом, рядом с нужником… Там таких целый ворох, и некоторые как раз об Андрее.

Епифаний тут же выхватил у него этот свиток и начал его разворачивать:

— Так-так-так… Да это как раз те басни, которыми потчевали меня в детстве. Про апостола Матфия, Страну людоедов… А это ещё что такое?

Иаков наклонился к учителю, который подчёркивал ногтем какие-то странные слова:

«Говорят им первосвященники: «Бабубербеф, — то есть ‘проклятые’, — вы нас учите?»»;

«…и сказали ему по-еврейски: «Нафазареф и Бум»»;

«И сказали первосвященники: «Даходореф, самуф (то есть ‘Чудеснейший Иосиф’)»».

— Отче, это действительно еврейский?

— Кто их знает, брат Иаков, этих иудеев, какие они себе языки ни напридумывают, чтобы нас, христиан, совращать… Но ничего подобного не рассказывал мне дядя Григорий. Здесь есть ещё несколько каких-то совсем чудовищных вставок. Вот, смотри сам: о том, как в день субботний младенец Иисус вылепил из глины воробьёв и оживил их; о том, как прыгал Он с другими детьми по крышам, а один из приятелей Его сорвался и разбился насмерть; о том, как отсохла рука у Его учителя, когда тот ударил Его. Это же целый рассадник безумных апокрифов!

Наконец, Епифаний наткнулся на продолжение истории о путешествии апостола Андрея в Страну людоедов. Местами она излагалась здесь так же, как помнил её сам Епифаний со слов дяди Григория. В том, что именно Епифаний помешал ему рассказать об этом путешествии за один приём, дядя Григорий никогда не признавался. Тогда он объяснил свой срыв собственной усталостью и невниманием учеников, которые отвлеклись на бездельников слуг, ибо все мысли ученика должны быть сосредоточены на словах учителя, все его взгляды должны быть обращены на воздетый к небу палец наставника, иначе вся мудрость и красноречие последнего обратятся в прах и пепел.

— Послушайте же продолжение славных «Деяний святых апостолов Андрея и Матфия», — обратился к детям дядя Григорий через несколько дней.

Господи, благослови!

После того как святой апостол Андрей Первозванный поведал о тайных Христовых знамениях корабельщику, тот попросил апостола разъяснить ему смысл тех знамений, но прежде предложил Андрею и его ученикам поспать хотя бы часть ночи.

И когда апостол Андрей лежал в корабле, подошёл к нему кормчий, откинул край его покрывала и молвит ему:

— Андрей, вдоволь уже поспали ты и твои ученики. Вставай же и расскажи мне, какие ещё знаешь ты великие деяния Божьи, ведь я уже говорил, что с великой радостью послушаю тебя.

И говорит Андрей кормчему, глядя на него с изумлением:

— О господин мой, какой-то ты сегодня не такой, как раньше… Вчера, прекрасный юноша, ты был безбородым, а теперь ты старец, сияющий сединой. Вон твоя борода висит до пупа, а твои глаза так меня смущают, что я от страха готов в море броситься. Ох, боюсь я будить своих учеников. Как бы они не увидели тебя таким!


Еще от автора Александр Игоревич Грищенко
Средневековая Европа. Восток и Запад

Коллективный научный труд «Средневековая Европа: Восток и Запад» открывает серию публикаций Лаборатории медиевистических исследований НИУ ВШЭ, посвященных вечной и вместе с тем неисчерпаемой теме отечественной медиевистики: взаимоотношениям латинского Запада европейского субконтинента и православного (а отчасти и мусульманского) Востока. Из бесконечного разнообразия возможных сюжетов для данного издания отобраны лишь до сих пор глубоко не изученные. Во-первых, разбираются брачные стратегии и стратегии имянаречения в среде правящей элиты разных обществ Северной и Восточной Европы – от Скандинавии до Грузии.


Вспять

Повесть лауреата премии «Дебют» Саши Грищенко «Вспять» на первый взгляд предельно фактографична, однако на деле это попытка преодоления правды факта. Реалии детства и дома, воспоминания и семейные предания втекают в поток земного времени, и вся повесть смотрится развернутой метафорой сыпучести, бегучести, невозвратимости бытия.


Бог, Рим, народ в средневековой Европе

В основе книги «Бог, Рим, народ в средневековой Европе», продолжающей серию «Polystoria», — исследования, выполненные сотрудниками Лаборатории медиевистических исследований НИУ ВШЭ и их коллегами. Она посвящена различным аспектам культурной, религиозной и политической истории Средневековья на Западе и Востоке Европы. Помимо исследований здесь публикуется ряд средневековых сочинений, впервые переведенных с латыни и старопортугальского. Книга адресована историкам, филологам, историкам искусства, религиоведам, культурологам и политологам, а также широкому кругу читателей, интересующихся историей Европы.


Ребро барана

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Легенды Царьграда

Настоящую книгу составили переводы греческих текстов VIII–X веков, рассказывающих различные истории, подчас фантастические, о древней культуре Константинополя. Заброшенные в «темные века» здания и непонятные статуи внушали горожанам суеверный ужас, но самые смелые из них пытались проникнуть в тайны древних памятников, порой рискуя жизнью. Загадочные руины обрастали пышными легендами, а за парадным фасадом Города крылся необычный мир древних богов и демонов. Путешествуя по «воображаемому Константинополю» вместе с героями текстов, читатель сможет увидеть, как византийцы представляли себе историю дворцов и бань, стен и башен, храмов и монастырей, а также окунуться в прошлое и даже будущее столицы христианского мира. Книга «Легенды Царьграда» составлена и переведена Андреем Виноградовым, российским историком, исследователем Византии и раннего христианства.


Рекомендуем почитать
Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951

Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.


Заяшников Сергей Иванович. Биография

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом

Уникальное издание, основанное на достоверном материале, почерпнутом автором из писем, дневников, записных книжек Артура Конан Дойла, а также из подлинных газетных публикаций и архивных документов. Вы узнаете множество малоизвестных фактов о жизни и творчестве писателя, о блестящем расследовании им реальных уголовных дел, а также о его знаменитом персонаже Шерлоке Холмсе, которого Конан Дойл не раз порывался «убить».


Русская книга о Марке Шагале. Том 2

Это издание подводит итог многолетних разысканий о Марке Шагале с целью собрать весь известный материал (печатный, архивный, иллюстративный), относящийся к российским годам жизни художника и его связям с Россией. Книга не только обобщает большой объем предшествующих исследований и публикаций, но и вводит в научный оборот значительный корпус новых документов, позволяющих прояснить важные факты и обстоятельства шагаловской биографии. Таковы, к примеру, сведения о родословии и семье художника, свод документов о его деятельности на посту комиссара по делам искусств в революционном Витебске, дипломатическая переписка по поводу его визита в Москву и Ленинград в 1973 году, и в особой мере его обширная переписка с русскоязычными корреспондентами.


Дуэли Лермонтова. Дуэльный кодекс де Шатовильяра

Настоящие материалы подготовлены в связи с 200-летней годовщиной рождения великого русского поэта М. Ю. Лермонтова, которая празднуется в 2014 году. Условно книгу можно разделить на две части: первая часть содержит описание дуэлей Лермонтова, а вторая – краткие пояснения к впервые издаваемому на русском языке Дуэльному кодексу де Шатовильяра.


Скворцов-Степанов

Книга рассказывает о жизненном пути И. И. Скворцова-Степанова — одного из видных деятелей партии, друга и соратника В. И. Ленина, члена ЦК партии, ответственного редактора газеты «Известия». И. И. Скворцов-Степанов был блестящим публицистом и видным ученым-марксистом, автором известных исторических, экономических и философских исследований, переводчиком многих произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык (в том числе «Капитала»).


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.